— Что не обсуждать? — Я не отводила от него взгляда; меня подмывало взять его за плечи и хорошенько встряхнуть. — Юстас, о чем ты? Что ты от меня скрываешь?
Он поглядел на меня — эти карие радужки плавали в белом море и умели растопить даже каменное сердце; он открыл было рот, но тут же захлопнул, и в глазах его я прочла, что за моей спиною стоит нечто или же некто.
Я в страхе вскочила и развернулась, вполголоса помянув Господа; девочка стояла совсем близко — непонятно, как я ее не почувствовала.
— Доброе утро, Элайза Кейн.
— Изабелла! — удивленно вскричала я. Она была одета не хуже брата — в этом кружевном платье хоть на свадьбу, хоть на прием к королеве, — и аккуратно расчесанные локоны ее свисали до плеч. — Я не слышала, как ты вошла.
— Надеюсь, Юстас не докучает вам глупыми историями. — Изабелла стояла совершенно неподвижно, безмятежно взирая на меня. — Маленькие мальчики порой чрезмерно аффектированны, вы не находите? Вечно что-нибудь сочинят. И они лгут. Это научный факт. Я читала в книжке.
— Я не лгу, — возмутился Юстас. — И я не маленький. Мне восемь.
— Это значит, ты не очень большой, — заметила я, повернувшись к нему, и он с неудовольствием насупился. Я тут же пожалела о своих словах. Добрее было с ним согласиться.
— Если вы не будете доедать, — сказала Изабелла, кивнув на мою тарелку, — не отдать ли это собакам? Они живут с Хеклингом у конюшен и оценят то, чего не оценили вы. Грех разбрасываться едой.
— Да, пожалуй, — согласилась я. — Я высоко ценю твой труд, но, боюсь, у меня нынче нет аппетита.
— С гувернантками вечно так, — отвечала она, забрав тарелку, и направилась к задней двери. — Это попросту поразительно. Не понимаю, как вы все умудряетесь остаться в живых.
— Изабелла! — взвизгнул Юстас, и я уставилась на него, не понимая, отчего ее слова так его ужаснули; затем я снова взглянула на его сестру — она тоже как будто слегка смешалась.
— Я просто хотела сказать… — начала она, в кои веки отчасти лишившись самообладания. — Несомненно, я не… — Она встряхнула головой, словно желая вовсе позабыть этот разговор, и улыбнулась мне. — Я отдам это собакам, — повторила она. — Они обрадуются и сочтут меня своим лучшим другом.
С этими словами она удалилась во двор, вновь оставив меня наедине с Юстасом. Тот пребывал скандализирован ее словами, что я сочла несколько чрезмерным. Это же просто такое выражение. Изабелла не имела в виду ничего особенного. Я включила воду в раковине и вымыла руки ледяной водой.
— Скажи мне, будь добр, где находится контора мистера Рейзена, — попросила я. — Стряпчего — твоя сестра вчера о нем говорила.
— По-моему, где-то в деревне, — сказал Юстас. — Я сам не бывал, но контора у него там.
— Далеко? До деревни?
— Ой, нет. К тому же прямой дорогой, никак не заблудишься. Вы хотите с ним повидаться?
Я кивнула:
— Мне кажется, это важно. В особенности поскольку я так и не познакомилась с вашими родителями. Пожалуй, я отправлюсь в деревню. Долго идти?
— На парадном дворе стоит костотряс. Возьмите, если хотите. Доберетесь за четверть часа.
Велосипед! Какая прекрасная мысль. Миссис Фарнсуорт прибывала на костотрясе к школьным дверям ежеутренне, слепая к косым взглядам лондонцев, полагавших, будто даме не должно седлать подобное устройство; я же была от него без ума, а потому миссис Фарнсуорт несколько раз дозволила мне прокатиться, и вскоре я приобрела навык. Сейчас прогулка на костотрясе виделась мне приключением, а свежий утренний воздух пойдет мне на пользу. Быть может, рассеет глупости в голове.
— А ты чем сегодня займешься? — спросила я. — Пока меня не будет?
— У меня дела, — отвечал Юстас, опять до крайности загадочно, а затем вскочил и убежал. Я рассмеялась. Своеобразный мальчик, однако мне он уже очень нравился.
Глава восьмая
Я вышла через парадную дверь и, как и обещал Юстас, увидела костотряс, прислоненный к колонне, — его тяжелая деревянная рама с сиденьем соединяла два крепких колеса. Я вывела костотряс на дорожку, оседлала и покатила вперед, шурша гравием. Я провела в Годлин-холле немногим более двенадцати часов и, однако же, теперь оставляла этот дом со странным облегчением.
Юстас не ошибся ни в дорожных указаниях, ни во временных расчетах. Поездка в деревню оказалась приятна, и душа моя воспарила, когда я запетляла по тропинкам меж недавно убранных и уже зазеленевших полей; свежий ветер дул в лицо, и я наслаждалась блаженной этой жизнью. Зачем, недоумевала я, люди селятся в Лондоне, в грязном, мглистом, задымленном Лондоне, с его головорезами и уличными женщинами, с его преступностью на каждом углу? Вонючая извилистая река марает наши тела, пустой дворец оплакивает отсутствующую королеву, да еще гибельный климат, и бастующие фабричные, и слякоть на панелях. Приехав в Норфолк, я словно перенеслась в иной мир. Здесь царила идиллия. И сельский пейзаж отнюдь не вселял унылых дум, что накануне посещали меня по пути к Годлин-холлу. Нет, сей край сулил счастливые открытия; когда я свернула и предо мною распахнулся живописный вид на деревню, впервые с папенькиной кончины я почувствовала, что мир прекрасен, а жизнь моя не пройдет без следа.
В деревне я оставила костотряс у церковной ограды и огляделась, намереваясь исследовать свой новый дом. Да, я приехала к мистеру Рейзену, но располагала временем и сочла, что небольшая экскурсия по окрестностям придется весьма кстати. Сама церковь оказалась изумительна, невелика, однако почти сплошь тонко орнаментирована, и я некоторое время провела внутри, разглядывая резьбу, искусно расписанные своды и огромный витраж, на каковом Моисей снимал сандалии, отворачивая лик свой от неопалимой купины на горе Хорив.[17]Замечательно красивый витраж — любопытно, из местных ли стекольщик или это окно заказали в другом краю. Помнится, когда я была еще мала, папенька однажды возил меня на фабрику «Белые братья» Пауэлла и сыновей,[18]чьи прихотливые узоры немало занимали мое воображение, как и фигура монаха, неизменно помещаемая ими в углу каждого изделия. Сейчас я склонилась ближе, надеясь отыскать похожий автограф, и разглядела изображение бабочки-хвостоносца, схожее с теми, что украшали стены в Годлин-холле; быть может, бабочка эта — характерный обитатель региона. Папенька, разумеется, знал бы наверняка.
В церкви стояла тишина; помимо меня здесь была лишь некая престарелая дама, что сидела у дальнего края скамьи в среднем ряду; дама повернулась ко мне, кивнула и улыбнулась, но затем, очевидно, передумала, ибо лицо ее омрачилось, и она отвела взгляд. Я не придала этому значения — дама доживала девятый десяток и, вполне вероятно, тронулась умом, — пошла дальше по нефу и в конце обнаружила маленькую часовню с простым алтарем, способную вместить, пожалуй, человек десять; там я села на скамью. С неприятным удивлением я отметила зверскую природу резьбы вокруг: свирепые создания взирали на меня обезумевшими глазами, грифоны и тролли — персонажи, уместные в средневековых легендах более, нежели в Божьем храме.
