Погребок был тесный, дымный, заполненный одетыми в форму студентами. Форма — узкие брюки и полувоенный мундир с эполетами и лентами на лацканах — указывала, к какому институту они принадлежат. Их там было человек восемьдесят — девяносто, а пивная вмещала, наверное, не больше тридцати. Краснолицые музыканты гремели трубами на крошечной платформе в конце комнаты. Сквозь сигарный дым Джим разглядел столько оленьих рогов и чучел, что их бы хватило на небольшой лес.
Он сел в углу, заказал сосисок, квашеной капусты и кружку пива и тут понял, что попал именно в самый центр эштенбургского вольнолюбия, туда, где сильнее всего кипели политические страсти. Рядом с ним завязался яростный спор.
Причиной оказалась королевская семья и их отношение к германскому вопросу. Студент с красно-черными эполетами стучал кулаком по столу и громко, нудно разглагольствовал, заглушая и собеседников и музыкантов. Он выглядел так, что Джиму не хотелось бы встретиться с ним еще раз — дикие глаза, бледное лицо и пузыри пены в уголках рта.
Его поддерживали криками остальные красно-черные, стараясь перекричать небольшую группу студентов в желто-зеленом за соседним столом. Джим пытался вникнуть в то, что говорит оратор, когда служанка принесла пиво (судя по виду, с полгаллона) в глиняной кружке с оловянной крышкой. Он поднял кружку и тут получил такой тычок в спину, что целая пинта пены оказалась на деревянном полу.
— Ach! Mein Herr! Прошу прощения… черт тебя подери, Райнер! Может, подвинешься, а? Позвольте мне заказать вам еще пива, сэр…
Джим обернулся и увидел коренастого кудрявого студента с яркими голубыми глазами, пробирающегося через толпу и пытающегося сесть. Он был из бригады желто-зеленых.
— Ничего не пролито, — сказал Джим, — кроме пены.
— Тогда я закажу вам еще пены. Вы из Англии?
— Джим Тейлор. — Джим протянул руку для пожатия. — А кто вы?
— Карл фон Гайсберг, студент философии. Хочу извиниться за то, что вам приходится слушать этих мистических гегельянцев, таких, как этот Глатц. — Он указал на оратора.
— Что он говорит? — спросил Джим. — Мне казалось, я слышал фразу кровь и железо. Это слова канцлера Бисмарка, не так ли?
Лицо Карла фон Гайсберга выразило отвращение.
— Пустая болтовня. Есть группа студентов, боготворящих Бисмарка и все немецкое. Раса, кровь и священная судьба Великой Рацкавии. Полная чепуха.
— А вы на стороне принца Рудольфа и демократии, да?
— Целиком и полностью! — сказал фон Гайсберг. — Он не идеален, но это наш единственный шанс. Эти люди отдадут нас прямо в руки Бисмарка, а это смерть. Даже Франц-Иосиф лучше.
Это было примерно то же, что говорил Дэниел Голдберг, а Карл фон Гайсберг казался веселым, шумным, беззаботным и честным малым, да и Джиму он все равно понравился, он заказал еще две кружки пива; и пока Джим ел свои сосиски и квашеную капусту, Карл рассказал ему предысторию спора.
— А кто этот Леопольд, которого он пару раз упоминал?
— Принц Леопольд. Старший сын короля…
— Я думал, старший — это Вильгельм, убитый кронпринц.
— Леопольд был его старшим братом. Он тоже погиб, много лет назад. Что-то странное было связано с его смертью, какой-то замятый скандал. О нем теперь не говорят, как будто хотят забыть, что он когда-либо существовал. Глатц и его команда выдвинули идею, будто Леопольд был погибшим героем, которого предали трусы и изменники… Неплохой тактический ход, так им вовсе не нужно иметь дело с реальностью.
Покрытый пеной оратор совсем обезумел и теперь завладел вниманием большинства собравшихся. Джим внимательно слушал, но слова было трудно разобрать из-за шума.
Вдруг кто-то крикнул:
— Но ты не хочешь рацкавийского короля! Тебе нужна германская марионетка!
— Это ложь! — завопил Глатц. — Я хочу настоящего рацкавийского правителя! Правителя, достойного Вальтера фон Эштена, а не этого жеманного клоуна и его английскую шлюху!
Наступила тишина, даже оркестр перестал играть. Никто не двигался, и вдруг Джим оттолкнул тарелку и встал.
Он начал снимать пиджак. Карл фон Гайсберг прошептал:
— Остановись, сумасброд! Глатц — отличный фехтовальщик, он тебя проткнет, как кролика…
Джим почувствовал легкий укол гордости, когда все глаза повернулись к нему, но тут же осудил себя за глупость: ведь он пришел сюда шпионить, а не разыгрывать Д'Артаньяна.
— А вам чего угодно? — с усмешкой спросил Глатц. — Вас это не касается. Вы — иностранец. Не вмешивайтесь в рацкавийские споры.
— Ошибаетесь, — возразил Джим. — Во-первых, вы только что оскорбили английскую леди, я этого вам так не спущу. Во-вторых, несмотря на то что я иностранец, я целиком и полностью верен принцу Рудольфу. Так что если джентльмены примут мою помощь, я рад оказать ее.
Он закатал рукава, желто-зеленые одобрительно закричали и начали стучать кружками по столам, а красно-черные засвистели. Краем глаза он заметил, как оркестр поспешно упаковывает инструменты, опасаясь заварушки. И вдруг Глатц перегнулся через стол и ударил Джима рукой по лицу.
В ту же секунду перед Джимом пронеслись все события, которые должны были последовать за этим: формальный вызов, секунданты, выбор оружия, врачи и он сам на носилках со смертельной раной. Не в первый раз в своей жизни Джим поблагодарил богов за то, что не родился джентльменом. Он сжал кулак и ударил Глатца прямиком в нос.
Тот упал как подкошенный, и тут Джим стал свидетелем лучшей схватки с тех пор, как его вышвырнули из «Розы и короны» после спора о двух тысячах гиней. Переворачивались столы, ломались скамьи, кружки пива использовались как метательные снаряды. «Эти рацкавийцы — крепкие бойцы», — подумал Джим и понял, что напряжение в погребке нарастает с каждой минутой. Могло показаться странным, но в такой дикой потасовке у обычного уличного хулигана оказывалось преимущество над самым тренированным джентльменом. За полминуты Джим вывел из строя троих красно-черных и теперь искал следующую жертву.
Вдруг он увидел Глатца. Тот колотил какого-то упавшего желто-зеленого, поливая его кровью из своего разбитого носа. Джим сбил противника с ног и уже собирался заняться им посерьезнее, как вдруг услышал очень знакомый звук. Полицейские везде звучат одинаково: топот ног в тяжелых ботинках, свист, грохот кулаками в двери. Джим знал, что с ними лучше не связываться. Он схватил свой пиджак, сграбастал за плечо фон Гайсберга и потащил его в сторону кухни. Пухленькая служанка отпрыгнула с дороги, как блошка, и вот они уже очутились в маленьком темном дворике, потом в аллее, а потом в каком-то парке с подстриженными вишневыми деревьями, где, наконец, свалились на скамейку. Карл умирал со смеху.
— Видели лицо Глатца, когда вы ему врезали? Он не поверил своим глазам! А Шайбера, когда он прыгнул на скамью, а другой ее конец взлетел в воздух и прямо в челюсть Вранитцки — бесподобно! Что ж, мистер Тейлор, — продолжил он, — вы неплохо деретесь, чем бы вы там еще ни занимались. Но кто вы? И какое вам дело до принца Рудольфа?
