«Что-то вроде этого, — ответили мне. — В восемьдесят девятом году мы вынуждены были начать прием мальчиков, потому что иначе для семей, в которых много детей, их доставка в школу превратилась бы в сложную проблему — ведь детей надо возить туда и обратно, плюс национальные праздники, кроме того, если братья и сестры учились в одном заведении, полагалась скидка. Так что мы стали брать девочек и мальчиков, но сразу же поняли: это ошибка, у нас все-таки слишком мало опыта. Девочки стали садиться, широко расставив ноги, показывали то, что не должны показывать, и ругались плохими словами, в общем, вели себя как мальчишки. Короче, через два месяца после начала занятий мы были вынуждены нарисовать желтую линию и разделить мальчиков и девочек. И теперь без ложной скромности можем сказать, что накопили большой опыт по решению подобных проблем».
Все три школьных здания кирпичные, с большими окнами, В каждой мелочи была видна забота о безопасности: дома одноэтажные, никаких лестниц и окон высоко от земли, округлые ручки на дверях, высокопрочные стекла, кондиционеры и центральное отопление. Три площадки для регби и две для хоккея, спортивный зал, терраса, полукруглый актовый зал с расположенными амфитеатром местами, видеосалон, лаборатории, кабинеты для занятий живописью и музыкой. Библиотека постепенно уменьшалась: по мере роста школы от нее отхватывались куски, которые отводили под классы. Но уже разработан проект расширения библиотеки, остается только найти средства.
Я сидела в приемной и ждала. Деревянные кресла, на мой вкус, были очень жесткими. Секретарша предложила мне кофе и извинилась за задержку. Рони не захотел пойти со мной.
— Это какая-то чушь, Вирхиния, не заставляй меня отменять дела ради встречи со школьным психологом!
«Дела» — это очередной миллионный проект, который все никак не выливался ни во что конкретное, в то время как я отменила две встречи, в результате которых вполне могла бы получить комиссионные, и этой суммы хватило бы для оплаты наших счетов за месяц. Я выпила кофе и посмотрела на часы. Как только стрелка часов показала пять минут десятого, открылась дверь кабинета директора. Две женщины с улыбкой пригласили меня войти, но, несмотря на улыбки, они не выглядели спокойными, скорее наоборот. Обмен любезностями был недолог, две-три фразы, и мы сразу же перешли к делу. После встречи со мной должен был состояться педсовет, и они не хотели опаздывать. На меня смотрели как-то сочувственно, я это сразу уловила.
— Вопрос очень деликатный, Вирхиния, — сказала директриса. — Пусть вам все объяснит Сильвия, у нее получится лучше, чем у меня.
И психолог стала мне рассказывать:
— Хуани придумывает очень странные истории. Мы обеспокоены.
Я не поняла.
— Истории… эротического характера, если так можно выразиться, — попробовала уточнить директриса.
Я окончательно растерялась.
— Возможно, это происходит из-за какого-то перевозбуждения, не соответствующего его возрасту, — снова стала объяснять психолог.
— Вы не могли бы выражаться конкретнее?
Они перешли к фактам. Открыли тетрадь Хуани и попросили меня саму прочитать. Это было его сочинение. Учительница задала тему «Мои соседи». И Хуани написал о семье Фернандес Луэнго. «Они живут рядом с теннисными кортами. У них есть черный Nissan Path Finder и синяя Alfa Romeo», — писал он в своем сочинении с кучей орфографических ошибок. Далее речь шла о том, что у них есть дети, которые ходят в ту же школу, но как их зовут, он не помнит. А вот кличку собаки он знает — ее зовут Кайзер. «Они кричат ему: „Кайзер, иди отсюда! Кайзер, брось это или получишь пинка по (бип)!“» Меня рассмешило, что он написал «бип» вместо «задница», но радовалась я недолго. О Монике, жене Фернандеса Луэнго, Хуани даже не упомянул. Он полностью сосредоточился на нем самом. «Лучше всего я знаю отца, потому что я чаще всего его вижу. По утрам я смотрю в окно, через которое виден его кабинет». Затем он рассказывал, что чаще всего видит его за работой, у компьютера, который включен всегда, и днем и ночью. И продолжал: «Иногда Фернандес Луэнго снимает одежду и садится перед компьютером без ничего. Бросает одежду на пол, в кучу». Хуани жаловался, что в том доме так делать можно, тогда как у нас его заставляют нести одежду в ванную, в корзину для белья. И в последнем абзаце он писал: «Когда он сидит голый, то уже не хватается за компьютерную мышь, он опускает руки вниз, между ног. Я вижу его сзади или чуть сбоку. Он все трогает себя. Двигается туда-сюда, словно на качелях, и в конце концов затихает. Однажды ночью, когда он занимался этим, в комнату вошел Кайзер и залаял, а он кинул в него тапком. В другой раз вместо тапка он попытался сам кинуться на него, на Кайзера, схватил и не отпускал. Конец». Под текстом была картинка: толстый голый сеньор оседлал собаку.
Я изменилась в лице. Женщины смотрели на меня. Я просто не знала, что сказать.
— Хуани часто смотрит телевизор в одиночестве?
Да, он всегда, с самого детства, смотрел телевизор один.
— Может, он случайно увидел один из кабельных каналов для взрослых, а вы об этом не узнали?
— Мы не подписаны на эти каналы.
— Он часто выдумывает подобные вещи, или это в первый раз?
— Не знаю.
— Вы проверяли логи на его компьютере?
— А что такое логи?
Они тоже толком не знали, но учительница информатики настояла, чтобы меня спросили об этом.
— Мог ли он получить доступ к порносайтам?
— Не знаю, дома нет компьютера, только у меня в офисе.
— А в гостях у какого-нибудь приятеля?
— Он пьет много кока-колы перед сном?
— В вашей семье не случилось ничего такого, что могло бы так повлиять на него?
У меня закружилась голова. Низкое давление, шок, замешательство — что-то одно или все вместе, — но комната поплыла перед глазами, и я зашаталась.
— Принести воды?
— Нет, спасибо.
Мне посоветовали сходить на консультацию к психотерапевту. Но это был не совет, а почти приказ.
— Вопрос очень деликатный, нужно начать действовать как можно скорее. В таких вещах время — самый важный фактор, следует разобраться с этим побыстрее, раньше, чем люди начнут жаловаться.
— А кто будет жаловаться? Фернандес Луэнго?
— Нет, Фернандес Луэнго ничего не узнает. Как человеку расскажешь о таком! Ему или кому-нибудь еще. Но некоторые одноклассники Хуани видели его рисунок. И у нас нет никакой уверенности, что они не станут рассказывать о нем. Родители очень боятся таких вещей, они видят в этом опасность для своих детей, и мы должны гарантировать, что у нас в школе их детишкам ничто не угрожает.
— Детишкам, говорите? А что же может им угрожать?
— В настоящее время им ничто не угрожает, мы полностью контролируем ситуацию, в противном случае Хуани уже не учился бы у нас.
