Впрочем, Босс была настроена решительно.
– Оставьте девочку в покое. Мози приболела, сегодня даже школу пропустила. Бедняжка с гриппом борется, и стресс ей совершенно ни к чему. – Босс прекрасно понимала: я прогуливаю не по болезни, но наврала уже столько, что наверняка думала: чуть больше, чуть меньше – все равно в аду гореть! – Да и что она может сказать? Если сундучку минимум десять лет, значит, когда его закопали, Мози в детсад ходила.
– Понял. С Мози повременим. Пойду лучше с Лизой побеседую.
– Удачи вам! – фыркнула Босс.
– Тайлер говорит, что она почти все понимает.
– Понимать, наверное, понимает, но на ответ не надейтесь. Лиза может сказать «да» или «нет», если спросите, включить ли ей телевизор. Предложите два разных сока – ткнет пальцем в любимый.
– И тем не менее, – уперся Уорфилд.
– Хорошо, только в другой день. Лиза очень расстроилась из-за ивы, а сил у нее и так мало. Сейчас она спит.
– Ладно, значит, когда? – спросил Уорфилд, поднявшись, судя по звуку, с дивана.
Повисла тишина. Босс задумалась. По-моему, она не представляла, как его отговорить.
– Вечерами я почти всегда свободна, – ответила она. – Но сперва позвоните.
– Впустите судмедэксперта, когда приедет, – сказал шериф. Его голос удалялся – Уорфилд шел обратно на кухню.
Ш – ш-ш! – распашная дверь открылась и закрылась. Едва она перестала раскачиваться, Босс позвала: «Мози!» Она даже голос не повысила, потому что знала: я где-то здесь. Я выглянула из-за спинки дивана. Босс подскочила и обернулась.
– Я думала, ты в передней. – Передней Босс называла крошечный коридорчик. Он изгибался так, что стоящим у входной двери не было видно гостиную.
– Послушай, – нарочито спокойно начала я, чтобы она снова не заткнула мне рот, – когда Лиза родила того ребенка?
– Чего-чего? – Изумление в глазах Босса наигранным не казалось.
Я перелезла через спинку дивана и уселась в ближайшее к Боссу кресло. В эту самую секунду завибрировал сотовый: Роджер слал очередную эсэмэску. На сей раз беззвучно: моя попа прижимала телефон не к стене, а к нагретому копом сиденью.
– Сама же слышала: Лиза сказала, что те кости – ее ребенок.
Босс покачала головой. Брови сошлись у переносицы.
– Мози, милая, она действительно что-то сказала, только, боюсь, ты неверно ее поняла.
– Нет, я все поняла правильно, и ты тоже.
– Ладно, – кивнула Босс, – только учти: родись у Лизы второй ребенок, я бы непременно об этом узнала. Второго ребенка не было. Ты же понимаешь, Лизин мозг сильно поврежден инсультом. Мне вот кажется, что этот ребенок застрял в ее воспоминаниях и Лизе известно, чей он. Она же неравнодушна ко всем бездомным и приблудшим. Думаю, в свое время она помогала одинокой девушке, чей ребенок погиб.
Босс говорила так спокойно и уверенно, что я тотчас представила, как мама помогает отчаявшейся беглянке. К бездомным она впрямь неравнодушна и наверняка не оставила в беде несчастную мать умершего ребенка. Мне почудилось, что разжались ледяные клешни, словно отпала добрая половина жутких крабов, терзавших мне позвоночник.
– Ты в курсе, что у нас на переднем дворе полно зевак? Там не только соседи, но и Олив, и те, кто живет на другом конце города.
– Боже милостивый, откуда… Ох, это миссис Линч! – Я кивнула, и Босс повернулась к Лизиной комнате. Миссис Линч якобы следила за моей мамой, а сама транжирила деньги, без умолку болтая по сотовому. – Ладно, сейчас я вежливо объясню миссис Линч, в чем дело. Пусть хоть правдивые сплетни распускает! Отправлю домой ее, потом Олив и остальных идиотов с нашей лужайки. Ты только не волнуйся!
Босс ушла к миссис Линч. Я тоже встала и побрела на кухню, на месте не сиделось. По пути я вытащила сотовый и увидела две новые эсэмэски от Роджера.
«Время бритвы Оккама», – говорилось в первой.
Распашная дверь колыхалась, как крыло, и мое сердце понеслось бешеным галопом. Я села за кухонный стол и уперлась в него локтями. Оккам – идол Роджера. Не представляю, кто еще выбрал бы в идолы монаха-францисканца. Бритва Оккама – принцип, суть которого в том, что нужно искать простейшее объяснение, потому что оно почти всегда правильное.
Следующее послание гласило: «Если это ребенок твоей мамки, а она была беременна раз, какое тут простейшее объяснение?» Роджер никогда не стал бы расспрашивать меня в стиле Оккама, если бы уже не применил его принцип и не получил то, что считает ответом. Бритву он использует по-своему: объявляет свое объяснение простейшим и настаивает, что Оккам доказывает его правоту.
Я задумчиво пожевала губу и, когда наконец допетрила, набрала ответ: «Во блин!»
«Я не прв? – написал Роджер. – Кто ж ты, а?»
«Близнец? Меня Л. оставила, а другого закопала».
Ответ пришел через минуту: «Дура, тайный мертвый близнец не простое». А я вполне представляла себе такой вариант: мой близнец умер, Лиза в приступе родильной горячки закопала его во дворе, схватила меня и отправилась бродяжничать, чтобы забыть о маленьком мертвеце. Однако Роджер ничего не слал, а мой вариант был больше в духе сериала «Дни нашей жизни», чем простым. Да еще на каминной полке стоит распечатка моей сонограммы, и в Лизином пузыре я плаваю в гордом одиночестве.
Надо растормошить Роджера! «ОК, я не близнец. Тогда чо?»
На следующую эсэмэску Роджеру понадобилось больше минуты.
«Хочу кое-чо проверить. Отвлеки людей на задн. дворе».
«Как?»
«Пусть смотрят на тебя 1 сек».
«Не могу».
«Сможешь. Давай. Я спускаюсь».
Правда ведь спустится! Это же Роджер, неуловимый Роджер. Я вскочила, распахнула дверь черного хода, вытолкнула себя на задний двор и заорала:
– Эй, вы! Смотрите, смотрите сюда! На меня смотрите!
Наверное, я здорово изобразила истерику, потому что все впрямь на меня уставились – и шериф Уорфилд, и его помощник Джоэл, и Тайлер, и оба спеца по костям, динозаврьим и человечьим. Что сказать, я понятия не имела, а шериф Уорфилд, как назло, стоял в глубине двора и увидел бы, как Роджер спускается по лестнице. Пришлось орать дальше.
– Скорее на террасу! Ну!
– Мози, что-то с Лизой? – спросил Тайлер, выбравшись из кузова.
Все двинулись за мной, и из люка в полу «скворечника» тотчас свесились ноги Роджера.
– Мама в порядке, а вот я – нет! Со мной все не так! – еще громче завопила я.
А ведь это святая правда! Роджер тоже говорит, что простейшее объяснение всегда самое правильное. Перед моим мысленным взором возник одетый в коричневую рясу Оккам с кольцом волос вокруг бритой макушки. Босой и строгий, он спросил меня: «Если те кости – ребенок твоей матери, а она рожала всего раз, то кто ты, черт подери?»
