Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
— Я пью его довольно редко, — ответил я.
Я старался вспомнить, что Эзра Паунд говорил мне о Форде, —о том, что я не должен ему грубить и должен помнить, что Форд лжет толькотогда, когда очень устал, что он действительно хороший писатель и у него былиочень большие семейные неприятности. Я изо всех сил старался помнить обо всемэтом, но это было очень трудно, потому что рядом со мной сидел сам Форд —грузный, сопящий, неприятный человек. Все-таки я старался. — Объясните мне, вкаких случаях люди не раскланиваются? — спросил я. До сих пор я думал, что этобывает только в романах Уйды. Я никогда не читал романов Уйды, даже во времялыжного сезона в Швейцарии, когда дул сырой южный ветер, и все взятые с собойкниги были прочитаны, и оставались только забытые в пансионе довоенные изданияТаухница. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что в ее романах люди нераскланиваются друг с другом.
— Джентльмен, — объяснил Форд, — никогда не раскланивается сподлецом.
Я быстро отхлебнул коньяку.
— А с хамом? — спросил я.
— Джентльмен не бывает знаком с хамами.
— Значит, не раскланиваются только с людьми одного с вамикруга?
— Само собой разумеется.
— А как же тогда знакомятся с подлецом?
— Подлеца можно сразу и не распознать, а кроме того, человекможет стать им.
— А что такое подлец? — спросил я. — Кажется, это тот, когоположено бить по физиономии.
— Совсем не обязательно, — ответил Форд.
— А Эзра Паунд джентльмен? — спросил я.
— Конечно, нет, — ответил Форд. — Он американец.
— А американец не может быть джентльменом?
— Разве что Джон Куин, — уточнил Форд. — Или некоторые изваших послов.
— Майрон Т. Геррик?
— Возможно.
— А Генри Джеймс был джентльменом?
— Почти.
— Ну а вы джентльмен?
— Разумеется. Я был на службе его величества.
— Сложное дело, — сказал я. — А я джентльмен?
— Конечно, нет, — ответил Форд.
— Тогда почему вы пьете со мной?
— Я пью с вами как с многообещающим молодым писателем. Как стоварищем по перу.
— Очень мило с вашей стороны, — сказал я.
— В Италии вас, вероятно, считали бы джентльменом, — сказалФорд великодушно.
— Но я не подлец?
— Разумеется, нет, мой милый. Разве я сказал что-нибудь подобное?
— Но могу стать им, — сказал я с грустью. — Пью коньяк ивообще… Именно это и произошло с лордом Гарри Хотспером у Троллопа. Скажите, аТроллоп был джентльменом?
— Конечно, нет.
— Вы уверены?
— Тут могут быть разные мнения. Но только не у меня.
— А Филдинг? Он ведь был судьей.
— Формально, возможно.
— Марло?
— Конечно, нет.
— Джон Донн?
— Он был священник.
— Как увлекательно, — сказал я.
— Рад, что вам это интересно, — сказал Форд. — Перед тем какуйти, я выпью с вами коньяку.
Когда Форд ушел, было уже совсем темно, и я пошел к киоску икупил «Пари-спорт», вечерний выпуск с результатами скачек в Отейле и программойзаездов на следующий день в Энгиене. Официант Эмиль, сменивший Жана, подошел кстолу узнать результат последнего заезда в Отейле. Мой близкий друг, редкозаходивший в «Лила», сел за мой столик, и в ту минуту, когда он заказывал Эмилюконьяк, мимо нас по тротуару снова прошли худой человек в накидке и высокаяженщина. Он скользнул взглядом по нашему столику и прошел дальше. — Это ИлэрБеллок, — — сказал я своему другу. — Тут недавно был Форд и не пожелал с нимраскланяться.
— Не говори глупостей, — сказал мой приятель. — Это АлистерКроули, поклонник дьявола. Его считают самым порочным человеком на свете. —Прошу прощения, — сказал я.
Рождение новой школы
Синие блокноты, два карандаша и точилка (карманный ножслишком быстро съедает карандаш), мраморные столики, запах раннего утра, свежийи всеочищающий, да немного удачи-вот и все, что требовалось. А удачу должныпринести конский каштан и кроличья лапка в правом кармане. Мех кроличьей лапкидавным-давно стерся, а косточки и сухожилия стали как полированные. Когтицарапали подкладку кармана, и ты знал, что твоя удача с тобой.
В иные дни все шло хорошо и удавалось написать так, что тывидел этот край, мог пройти через сосновый лес и просеку, а оттуда подняться наобрыв и окинуть взглядом холмы за излучиной озера. Случалось, кончик карандашаломался в воронке точилки, и тогда ты открывал маленькое лезвие перочинногоножа, чтобы вычистить точилку, или же тщательно заострял карандаш острымлезвием, а затем продевал руку в пропитанные соленым потом ремни рюкзака,вскидывал его, просовывал вторую руку и начинал спускаться к озеру, чувствуяпод мокасинами сосновые иглы, а на спине-тяжесть рюкзака. Но тут раздавалсячей-то голос.
— Привет, Хем. Чем это ты занимаешься? Пишешь в кафе.Значит, удача ушла от тебя, и ты закрывал блокнот. Это худшее из всего, чтомогло случиться. И лучше было бы сдержаться, но в то время я не умелсдерживаться, а потому сказал:
— За каким чертом тебя принесло сюда, сукин ты сын! — Еслиты желаешь оригинальничать, это еще не дает тебе права ругаться.
— Убирайся отсюда вместе со своим паршивым длинным языком.
— Это кафе. И у меня такое же право сидеть здесь, как и утебя.
— Катись к себе в «Хижину». Тут тебе нечего делать.
— О, господи! Перестань валять дурака.
Теперь уже можно было высказаться напрямик, уповая на то,что он зашел сюда случайно, без всякой задней мысли, и вслед за ним не хлынетцелый поток. Работать можно было бы и в других кафе, но до них было неблизко, аэто кафе стало моим родным домом. Я не хотел, чтобы меня выжили из«Клозери-де-Лила». Надо было либо сопротивляться, либо отступить. Разумнее былобы отступить, но я начал злиться:
— Слушай. Такому подонку, как ты, все равно, где торчать. Скакой стати ты являешься именно сюда и поганишь приличное кафе? — Я простозашел выпить. Что тут такого?
— У нас дома тебе дали бы выпить, а потом выбросили бы твойстакан.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
