и опаской наблюдали, как некто, похожий на дрожащего белого ежонка, выползает из старого банного полотенца и набрасывается на измельчённый чуть ли не в пыль паштет из «Вискаса», а, набив живот, падает на пол, прямо в солнечное пятно, где засыпает от сытости.
Он оказался белым, длинноногим, шустрым и отчаянно храбрым.
Едва заслышав шорох пакета с кормом, нёсся к миске, сбивая с ног нашего вальяжного взрослого кота. Нору он, кажется, довольно долго вообще не воспринимал за живое существо: для него это была дышащая гора, время от времени возникающая на пути. Гору можно было перепрыгнуть и мчаться дальше, к еде! Глазные капли ему не понравились сразу, и, пока мы не раскусили его хитрости, он ронял флакончик с полки на пол и лупил лапой, каждый раз загоняя куда-то под диван или шкаф. На мясо, рыбу и курицу объявил охоту сразу, едва окрепнув; и теперь, стоило мне заняться разделкой — норовил забраться по моей ноге прямо на стол, к добыче. Но, правда, удивительно быстро понял слово «нельзя» и слишком уж не наглел, особенно когда отъелся.
И всё было хорошо, пока он не вырос. Уже через полгода малыш Тим-Тим перегнал нашего субтильного Малявку по росту и весу и, судя по всему, останавливаться не собирался. А вместе со взрослением этот белый красавец набрался гонору и навострил зубы на территорию. И, разумеется, начал вытеснять с неё старожила. Вот тут я задумалась. Хоть Малявка наш был далеко не стар, довольно ловок и увёртлив, но… слишком уж разные у него с конкурентом весовые категории, уже сейчас. Что же дальше ждать?
Конечно, мы привязались к Тим-Тиму. Но обрекать другого, не менее любимого, пусть и не вышедшего ростом кота, на вечные гладиаторские бои и развязывать мини-войну не хотелось. А выпихивать белоснежного милаху из дому рука не поднималась. Впрочем, Тим-Тим сам нашёл выход.
Повадки у него были, мягко говоря, не совсем домоседские. Освоившись в квартире, он принялся за исследование нашего двора, несколько раз уезжал на крышах чужих автомобилей и всегда благополучно возвращался, а потом, видимо, сделав какие-то свои выводы, приучил нас всех брать его с собой повсюду. Обожал возлежать на переднем сиденье нашей «Шевроле», где девочки для смеха пристёгивали его ремнём безопасности. Малявка — тот машин не любил, Нора же привыкла к заднему сиденью, так что конкурентов на кресло у красавца не было. Он с удовольствием ездил с нами на дачу, в лес, даже на пляж. А однажды увязался и на кладбище. Хоть, откровенно говоря, не хотела я его туда брать, чтобы не смущать никого. Но ведь выскользнул из подъезда сам, и не успели опомниться, как поджидал возле гаража…
Едва выпрыгнув из машины на щебень стоянки, он выгнулся дугой и обругал по-своему, по-кошачьи строй мусорных баков, выставленных неподалёку. Как будто хранил о них самые мрачные воспоминания. А потом важно зашагал к скамеечке возле кладбищенских ворот, где, задумавшись и сложив руки на самодельном посохе, сидел наш местный юродивый, блаженный, как называли его старушки, взявшие над ним шефство. Егорушка. [1]
Кот вспрыгнул на скамейку, но не попёрся нагло на колени человеку, а уставился внимательно своими потрясающими глазищами — синим и зелёным. Подозреваю, что в родне у него затесались кошки Ван, имеющие такую вот изюминку во внешнем облике. Егорушка вздрогнул.
— Ишь ты, разноглазый! — сказал удивлённо и ласково. — Совсем как…
Осёкся, будто пытаясь что-то вспомнить. Провёл ладонью по лбу, покачал головой… вновь улыбнулся ясной своей улыбкой.
— Меня, стало быть, выбрал? Ну, быть по сему.
А мы с девочками, бросившись было к старцу с объяснениями, замерли, впервые увидев, как наш Тим-Тим широко улыбнулся в ответ.
Опекающие Егорушку старушки, сердобольные хлопотуньи, встретили кота с умилением, и теперь за его дальнейшую судьбу можно было не волноваться. После того, как он принялся выкладывать на ступенях церквушки придушенных за ночь мышей, а однажды приволок и крысу, его под своё покровительство взял даже батюшка. Нам, с одной стороны, было немного обидно: ни разу с той поры бывший найдёныш к нам не подошёл, не приласкался, будто и не было нас в его жизни. Но иногда он величаво поглядывал на нас с Егорушкиного плеча — и улыбался. А однажды, как утверждала Машка, украдкой помахал ей лапой.
И теперь я вовсе не считаю это детской фантазией.
А потом… мы стали видеть его всё реже и реже. И однажды совсем забыли. Наверное, как сейчас могу предположить, у фамильяров есть своя магия, позволяющая им не привлекать чужое внимание, либо… чтобы мы не тосковали, вмешался сам Егорушка, а может, и его покровительница. Недаром говорят, что кошка — зверь Макоши!
Мерцание зрачков кошачьих! —
Покажется внезапно — кот
Затянет, как водоворот
Мою судьбу, и не иначе,
В тот мир, который… кто поймёт? [2]
* * *
От моего насквозь промокшего платья валит пар. Первое дело, промокнув под дождём, высушиться и согреться! Хоть и сетуют многие, что во время беременности память никудышная, но уроки Дорогуши на случаи непогоды я усвоила хорошо. И теперь верчусь на пятачке рядом со старинной вытяжкой над кухонной плитой. Дождевая вода, испаряясь, закручивается воздушным вихрем и втягивается прямо в медный раструб.
«Пр-равильноу, пр-равильноу…»
Тим-Тим, довольный, шевелит кончиком хвоста, играясь с белым красноглазым мышонком. И поглядывает на меня хитро.
«Хор-рошоу научилась… Пр-ригласишь в гости? Обменяемся секр-ретами с твоим домовушкой!»
— Если дашь слово не обижать Малявку. Он, между прочим, с нами переехал.
«Да ладноу! Это я почему раньше такой жадный был? Потому что у меня своего дома не былоу. И глупый был. А с Хозяином подр-ружился — поумнел».
Я замираю на месте.
— А вот насчёт твоего Хозяина… Рикки говорил, что ты тут один обитаешь; это как?
Мой фамильяр, кстати, уже далеко отсюда. Несмотря на непоседливость и юный возраст, он настоящий профессионал и о порученных ему миссиях не забывает. Вывел меня в безопасное место, как и обещал; слопал за труды пирожок, и не один, попил тёплого «молочкау», тут они с Тимом во вкусах солидарны — и свалил в Эль Торрес. Доложиться Большому Маге, что хозяйка гневается и послала всех лесом… То есть, разумеется, в более дипломатичных выражениях, но подтекст понятен. Главное, чтобы драгоценный муж не отвлекался на мои поиски, а доделывал то, что, собственно, начал со своими родственниками: задал бы ведьме с того света хорошую трёпку.
А я пока посижу, переведу дух. Неплохо было
