родине, в Америке отличились тем же.
— Слушай, Оразик, ты среди нас самый молодой, — хитро сощурился Ахабыч. — Сходи ка в магазин за виски и водкой.
— Точно, давай прогуляйся, — поддержали некоторые «агашки» из тогово-промышленной палаты Казахстана.
/Сноска:
Определение данное политологом Досымом Сатпаевым: «В системе всегда должна быть ключевая фигура, которая сконцентрировала на себе процесс перераспределения государственных и прочих ресурсов. При этом не суть важно, больших или маленьких. Одним словом, человек у кранчика сейчас автоматически причисляется к „агашке“. И это не возрастная категория, так как у нас появились уже молодые „агашки“. Это обозначение места человека в иерархии влияния. При этом сама иерархия не обязательно должна быть официальной, так как само влияние может быть теневым. Агашка — это обозначение некоего образа мысли, некоей модели поведения, суть которой можно определить фразой: „Законы для лохов. Власть для меня“.»/
— Куда я пойду? — мне очень не хотелось выходить из гостиницы, скоро приближался закат.
— Ты же заметил магазин «Safeway» по дороге?
— Туда же топать километр, не меньше.
— Да я… Да мы…
Короче, по словам «агашек» в мои годы они ни много не мало: «поднимали целину», стоили «большой алма-атинский канал» и возводили высокогорный каток «Медео».
— А ничего, что скоро стемнеет?
— Это же Америка, что с тобой будет? Давайте, мужики, скидывайтесь на бухло. Вон, Оразик, сходит, — подытожил прения Ахабыч.
Обрадованные дядьки собрали денежки. Пришлось подчиниться большинству.
Я направился в гипермаркет. Идти пришлось около двадцати минут. Когда я заходил внутрь, на улице уже темнело. Я быстро нашёл ряды со спиртными напитками, набрал заказанное количество бутылок виски и водки. Уже собрался рассчитаться и бежать обратно, как на кассе возникла неожиданная неувязка.
— Вы слишком молоды, чтобы покупать спиртное. В нашем штате это можно делать с 21 года, — невозмутимо уставилась на меня толстая кассирша.
— Мне вообще-то 30 лет, — вздёрнул я нос.
Кассирша посмотрела на меня критически:
— Документ имеется? Предъявите.
Я вытащил «из широких штанин дубликатом бесценного груза» голубой казахстанский паспорт, находившийся предусмотрительно при мне как раз для таких случаев.
/Сноска:
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза
Читайте, завидуйте я — гражданин
Советского Союза.
В. В. Маяковский/
Кассирша посмотрела на мой паспорт «как в афишу коза».
/Сноска:
На польский — глядят, как в афишу коза.
На польский — выпяливают глаза
в тугой полицейской слоновости —
откуда, мол, и что это за географические новости?/
— У Вас есть ID? Продиктуйте его или оставьте спиртное на кассе. Мы не можем его продать Вам, — заученной по инструкции фразой тупила работница американской торговли.
— Как, вот же паспорт⁈. В этом месте указан мой день рождения. Видите? — ткнул я пальцем на цифры.
— К сожалению, я не могу принять этот документ.
«Всё ясно. У вас тут как в армии — безобразно, но однообразно. Думать не хотим, вникать тоже».
Я полез в карман за визиткой, которую выдал Филипп для экстренных случаев. Сейчас как раз был такой: надо было во что бы стало купить «боеприпасы» для наших «агашек». Я отдал кассирше карточку нашего руководителя и попросил набрать указанный номер телефона.
Женщина подозрительно взглянула на визитку, но позвонила. Видимо, данное действие тоже входило в инструкции. Видимо в Америке покупатель, как и арестант, всегда имеет право на звонок. Филипп поднял трубку. Она объяснила ситуацию, дождалась ответа и ввела длинный номер. На дисплее кассы высветилось имя и фамилия Филиппа. Кассирша удовлетворённо провела операцию на имя Филиппа, выдернула чек, упаковала спиртное и притворно улыбнулась: «Have a nice rest», — пожелала она. Как скажет впоследствии один из героев фильма «Брат-2»: «Здесь вообще всё просто так, кроме денег». Так вот, улыбки в Америке всегда и вообще просто так… то есть ничего не стоят.
Я облегчённо вздохнул и рассчитался. Наконец, дело сделано и можно было возвращаться домой. Однако, как узнал я позже, мои злоключения оказались ничем, по сравнению с происходившим событиями в гостинице с моими товарищами. Там тоже без вмешательства нашего великовозрастного волонтёра не обошлось.
Я вышел на улицу с торчащими бутылками из двух полупрозрачных пакетов, и потопал пешком по тротуару вдоль дороги. Стемнело совсем. Как я уже отметил, гостиница была на отшибе. На тёмной улице я был один. По обоим обочинам появлялись темные производственных здания, в которых прятались серийные убийцы, местами вырисовывались кусты, скрывавшие жутких тварей, а за углом поворота, ожидалась разборка наркодилеров с перестрелкой. На родине Голливуда в испаноговорящем штате киношные страхи реальнее фактических. Говорю правду — испытано на себе.
Примерно в половине пути навстречу выскочила полицейская машина. Очевидно, я внутренне напрягся и это, вероятно, сказалось на моём внешнем поведении. Машина притормозила и снизив скорость проехала мимо. Я облегчённо выдохнул.
Вдруг заскрипели тормоза… Я напрягся вновь. «Наверное, всё таки походка была не убедительна, — подумалось. — Да и количество бутылок, выпирающих из пакета, тоже должно было бы вызвать вопросы у нормального полицейского».
Патрулька развернулась, и, держась в отдалении, начала следовать за мной тихим ходом. Я начал плавно разгоняться. До гостиницы оставалось метров пятьсот.
Полицейские сопроводили до конца. Не остановили, только наблюдали. С одной стороны было хорошо, всё-таки наличие полицейских на тёмной улице успокаивает. Всё-таки почему-то они меня напрягали. Скорее всего привычка избегать «ментов» засела в нас на генетическом уровне с «совка».
К концу пути я двигался рысью — это был ещё не бег, но и уже не шаг. Наконец, я заскочил в холл гостиницы и свободно выдохнул.
Однако возле бассейна никого не оказалось… Шезлонги ютились одиноко вдоль берега. Водная гладь мерно колыхалась при свете луны. Свет на площадке не горел, также как и в гостиничных окнах. Все разошлись спать? Стоило мне ради неблагодарных мужиков тащиться ночью за бухлом и переживать злоключения?
— Эй, бессовестные, я что зря ходил⁈ — громко обратился я к безмолвным окнам, мой голос выдавал взволнованную обиду в перемешку с нервным возмущением.
Вдруг, шторы одного из окон первого этажа дрогнули и, при слабом свете, показалась тень Ахабыча. Силуэт отчаянно жестикулировал, подавая знаки сохранять тишину и следовать к нему. Я утвердительно махнул рукой, зашёл внутрь и направился по коридору. Дверь комнаты открылась, я нырнул в неё.
Маленькое помещение было забито нашими мужиками в махровых гостиничных халатах. Кто сидел на кровати, кто на креслах, кто просто на полу. Комнату освещал бледный
