ехали навстречу и нагоняли сзади. Неожиданно выворачивали из переулков. Мигали фарами, гудели, взрыкивали моторами. Стояли пустые и темные, без шоферов, у тротуаров и даже на них, мешая пройти. Назойливо пахло отработанным бензином. И ни единой – повторяю! – ни единой коляски, двуколки, пролетки, кибитки или даже простой мужицкой телеги.
Ни одной!
А также очень мало прохожих. Правда, и время позднее (мои часы показывали без десяти минут два), но зачем тогда так много света, для кого он?
В какой-то момент я понял, что больше не могу. Ноги дрожали, сердце ходило ходуном, в голове мутилось. Мне нужно было срочно где-то остановиться, успокоиться и подумать. Возможно, получить какую-то информацию, которой мне не хватало, чтобы картинка сложилась. То есть я понимал, что со мной произошло что-то из ряда вон выходящее и вокруг меня был совсем не тот Княжеч, в котором я жил (в том, что это все-таки именно Княжеч, а не какой-то другой город, сомнений не было – я узнавал и улицы, и многие здания), но что именно?
«Кафе-бар «Монтана» – бросилась в глаза переливающаяся каким-то волшебным сине-зеленым светом надпись на другой стороне улицы. И ниже, ослепительно-белым: «Работаем до последнего клиента!»
Монтана? Кажется, так называется один из штатов Северо-Американских Соединенных Штатов. Ладно, неважно. Главное – работают. Вон дверь только что открылась и выпустила на свежий воздух двух слегка пошатывающихся клиентов. Надеюсь, не последних.
Я шагнул с тротуара, намереваясь пересечь улицу по кратчайшей траектории. Свет фар ударил слева, взвизгнули тормоза.
– Т-твою мать! Куда прешь на красный!! Глаза на ж…пе?!! Иди проспись!!!
Терпеть не могу, когда на меня орут. Даже нашему главному это не позволяю, хотя тот орет вообще на всех в редакции. Он это знает и сдерживается. Особенно после того, как я однажды в ответ на крик взял с его стола тяжелое мраморное пресс-папье и запустил в окно. Хорошо, не убил никого внизу, только стекло новое пришлось вставлять. Ну и пресс-папье на куски разлетелось, конечно.
Вот и сейчас. Страх, подступивший к горлу, был мгновенно смыт белой волной холодной ярости, – она всегда накрывает меня в подобных случаях. Шофер, который выскочил из чуть не сбившего меня авто, – выше меня ростом, мордатый дядька с изрядным животом, одетый в темную пару и светлую рубашку без галстука, продолжал что-то орать, но я уже не слышал. Шагнул к нему вплотную, левой рукой сгреб за ворот рубашки, правой вытащил из-за пояса обрез, ткнул стволами в щеку, прижал так, что встопорщилась кожа под металлом и сказал:
– Умолкни. Немедленно.
– Ты… ты что, сдурел? – дядька мгновенно перешел на шепот.
– Я сказал – умолкни!
Он умолк. Только косил глазами на мою руку с обрезом. Я еще нажал стволами. Не слишком сильно, но так, чтобы он почувствовал боль.
– Нужно смотреть, куда едешь. И не орать на людей, которые спокойно переходят улицу. А если бы ты меня задавил?
– Так… я и смотрел, – пролепетал дядька. – Я же на зеленый ехал, а ты… вы на красный пошли. Разве я мог ожидать, что вы на красный свет шагнете? Да еще так неожиданно, сразу. Хорошо хоть небыстро ехал, успел по хамульцам дать…
По хамульцам, надо же. Точно, я в Княжече. Только у нас тормоза называют «хамульцы», из польского языка словечко, как и «брама». Но меня заинтересовало другое.
– На красный свет? – переспросил я.
– Ну да, вон же светофор, – он показал рукой на другую сторону. Там стоял невысокий столб, на котором и впрямь круглым пятном горел красный свет. Вот он мигнул, погас, сменился желтым, перепрыгнув ниже, опять погас, прыгнул еще ниже и загорелся зеленым.
– Зеленый, – все так же шепотом сказал дядька. – Теперь можно идти.
Глаза у него были по-прежнему широко открыты.
Я убрал обрез и отпустил его ворот.
– Спасибо, езжай. И больше не ори на людей. Никогда не знаешь, чем это может закончиться, – сказал я и пошел на другую сторону, убирая на ходу обрез под плащ. Спасибо дядьке за науку, но орать на меня и впрямь не стоило. Мог бы спокойно все объяснить, верно?
Дверь в кафе-бар была полностью стеклянной и, как я установил опытным путем, свободно открывалась в обе стороны. За дверью обнаружилась небольшая площадка и три ступеньки, в глубине коридора, мигал свет и были слышны какие-то ритмичные звуки, которые я, чуть поразмыслив, определил, как необычную музыку.
Поднялся по ступенькам.
Так, справа гардероб. Игнорируем, плащ мне нужен, он очень удачно обрез скрывает. А широкие полы шляпы – лицо. Мало ли что. Вот и зал. Разноцветные электрические светильники под потолком, но не слишком яркие – такие, чтобы создавалось впечатление уюта. Народу мало. Один человек за стойкой, на табурете, спиной ко мне. Мужчина. Трое за дальним столиком слева. Двое молодых мужчин и женщина. Блондинка. Что-то пьют, разговаривают, женщина громко смеется. Остальные столики свободны. Я подошел и сел на табурет за стойку, не снимая шляпы.
– Что можно выпить в вашей кнайпе? – спросил, как можно небрежней.
Мужчина слева допил свое пиво, положил на стол деньги и слез с табурета:
– Все, спасибо, пошел я домой.
– Спокойной ночи.
Деньги! Черт возьми, об этом я не подумал. Выглядели они совсем не так, как те, что лежали в моем бумажнике. С другой стороны, Княжеч всегда славился тем, что здесь можно было расплатиться любыми деньгами. Хоть североамериканскими долларами, хоть английскими фунтами, хоть немецкими марками. Не говоря уже о золотых рублях. Главное, чтобы деньги имели хождение в Европе.
– Все, что пожелаете, – ответил бармен и зевнул. – Есть свежее пиво, местное. Виски, водка, коньяк, ром, – передо мной легла напечатанная на гладкой блестящей бумаге винная карта.
– Шустовский коньяк есть?
– Не завозим. Есть армянский, грузинский, французский, ставропольский, дагестанский. Могу посоветовать ставропольский. Пять звездочек, лучшее соотношение цена-качество, как по мне. Но решать, конечно, вам.
Никогда не слышал о ставропольском коньяке.
– Давайте ставропольского, – сказал я.
– Сколько?
Я подумал. Пятьдесят мало в моей ситуации. Сто пятьдесят, пожалуй, много.
– Сто.
– Лимончик?
– Что?
– Лимон порезать?
– Зачем? – удивился я.
– Как скажете, – он достал коньячный бокал, налил в мерный стакан коньяк, перелил в бокал, поставил передо мной.
– Пожалуйста.
– Спасибо.
Мысль, пришедшая мне в голову, показалась
