его раздражает сам факт возникновения появившейся проблемы.
— В моём положении, молодой человек, репутация очень важна, — проговорил Волков, опираясь на свою трость. — Она как щит. Малейшая грязь может вызвать коррозию и ржавчину. Испортить металл. И, соответственно, сделать тебя уязвимым. Поэтому я должен следить за репутацией. Положение обязывает. Завтра при свидетелях вы принесёте официальные извинения моему сыну за то, что напали на него. Вы будете сожалеть и раскаиваться в том, что сделали. Возможно, даже будете готовы компенсировать нанесённый ему ущерб. Сумма меня не волнует. Главное — намерение. Но ваши извинения должны звучать максимально искренне. Так, чтобы я в них поверил. Хоть на колени встаньте и слёзно умоляйте, если вам так будет удобнее. Мне плевать. После этого Даниил, несмотря на нанесенный ему вред, проявит великодушие и простит вас, как и подобает высокородному аристократу. На этом конфликт для обеих сторон будет исчерпан.
— Нет.
Волков удивился. А чего он ждал? Что я по первому же требованию упаду на колени и буду расшаркиваться перед этим уродом? Старик совсем спятил? Или он не понимает, что одним этим я просто убью в себе любые амбиции? Встать на колени?
Да даже той проклятой ночью, стоя на крыше здания под проливным дождём и глядя в направленный мне в лицо ствол пистолета, я не стал унижаться и просить о милосердии! И дело даже не в понимании бесполезности подобных действий.
Я могу ошибаться!
Могу не подумать и сделать глупость!
Но точно не стану унижать собственное достоинство!
— Мне послышалось или вы сейчас отказались?
— Нет, ваше благородие, — не снижая твёрдости голоса проговорил я. — Вам не послышалось. Я не стану унижаться и просить прощения за то, что ваш сын самовлюблённый мудак. Он оскорбил мою женщину. Затем попытался напасть на меня. И получил то, что заслуживал. И я не стану просить прощения за то, что сделал. Потому что, окажись я опять в той же ситуации, поступил бы точно так же и снова разбил вашему сыну лицо.
На лице Волкова появилась то ли усмешка, то ли презрительная улыбка. Он покачал головой.
— Присущая молодости наглость — хорошая черта. Но она может быть опасна, если не знать, кому можно дерзить, а кому нельзя, молодой человек. Я ещё раз спрошу, вы отказываетесь от моих условий?
— Повторяться я не стану.
— Жаль. Можно было бы избежать лишних сложностей. Что же, значит, мы будем решать эту проблему по-другому, — вздохнул Волков с таким видом, словно только что сделал рутинную запись в своём ежедневнике.
— Это как же?
— Так, как вам вряд ли понравится, — вздохнул он. — Свободны. Можете идти. Мои люди отвезут вас, куда скажете.
И махнул мне рукой, уходи, мол, мы закончили.
Повернулся и пошёл к выходу с террасы. Мысль, которая не давала мне покоя весь разговор, наконец оформилась во что-то более или менее конкретное.
Так себе разговор вышел, конечно. Зато я понял одну вещь. Его сын — идиот. Создал отцу проблемы, и теперь приходится их разруливать. А ему этим заниматься вот совсем не с руки. Отсюда и предложение принести эти позорные извинения.
Но я этого делать не буду. Волков правильно сказал: за репутацией нужно следить. Это верно. И жертвовать своей и губить ее подобным унижением ему в угоду я не стану.
Охранники встретили меня у выхода с балкона и проводили к лифту.
И вот тут случилось любопытное. Двери открылись раньше, чем мы к ним подошли.
— Эй, Илюха! Неужто старый опять гоняет вас поздним вечером? — воскликнул вышедший из лифта мужчина, а затем заметил меня. — О, а чё за пацан?
— Добрый вечер, ваше сиятельство, — поприветствовали его оба мои провожатых. — Это гость его благородия. Он уже уходит.
Так, либо я сейчас ошибся, либо от обоих моих охранников понесло таким страхом, что я едва не споткнулся. Так чувствует себя ребёнок, оказавшийся лицом лицу со злобным и бешеным псом.
Не вынимая рук из карманов брюк, незнакомец наклонился и посмотрел на меня.
— И? — задал он мне вопрос.
Я даже не сразу нашёл, что именно ответить.
— Что «и»? — спросил я.
— О чём болтал со старым, пацан? — поинтересовался незнакомец.
Он улыбался, да только из-за покрытой ожогами левой половины лица улыбка выходила какой-то злой и кривой.
Не понравился мне этот мужик. Дорогой приталенный чёрный костюм-двойка без галстука. Сам высокий и широкоплечий, с длинной гривой ярко-рыжих волос. Но сильнее всего выделялось небритое лицо, левую часть которого покрывала густая сеть ожоговых шрамов. Словно кто-то приложил его лицом к раскалённой плите и продержал так, постепенно прожаривая его морду.
Но больше всего мне не понравился его взгляд.
Может, я предвзят, но было в нём что-то… от животного, как бы глупо это ни звучало. Злого и плохо контролируемого. Встречал я людей с таким взглядом в прошлой жизни и вряд ли при всё всём желании смог бы назвать эти встречи приятными.
— Боюсь, что предмет разговора носил личных характер, — выбрал я максимально вежливый вариант ответа.
— Да и похрен, — фыркнул он. — Спрошу у Волкова, он расскажет. Бывайте, парни.
Пройдя мимо нас, он по-хозяйски направился в сторону террасы, где остался Волков.
Едва он прошёл мимо нас, как эмоциональные качели охранников Волкова качнулись в сторону искреннего и сильного облегчения.
— Пошли быстрее, — чуть ли не шепнул мне один из них, толкнув к лифту.
— Это кто такой был? — спросил я у них, когда двери закрылись и кабина поехала вниз.
Мужики переглянулись и уставились на меня.
— Ты не знаешь, что ли?
— А должен? — удивленно уточнил я. — Вообще впервые вижу.
— Ну, считай, что тебе повезёт, если больше и не увидишь, — проворчал второй. — Константин Браницкий это был.
