на губах. Ее Злата тоже явно позаимствовала у отца. И если бы кому-нибудь когда-нибудь пришла в голову сумасшедшая идея попытаться представить себе Кощея в женском обличье, то для этого достаточно было бы взглянуть на его дочь.
– Тогда идем, – решил Кощей.
Он еще раз кивнул Климу, и они ушли, скрывшись среди берез.
Клим обессиленно упал на лавочку и позволил себе протяжно выдохнуть. Его потряхивало.
Ну вот, с папой Златы он уже познакомился. И что тому не составит труда стереть его в порошок в случае необходимости, убедился.
Будто мало того что весь этот мир, кажется, хочет стереть его в порошок… А значит, пусть.
Он сплюнул на землю, а потом поднялся и снова направился в сторону Отдела безопасности. Для своих тренировочный зал был открыт круглосуточно.
* * *
В тот же день поздно вечером Злата приготовила чай покрепче и погорячее и понесла к себе в комнату. Дверь в спальню родителей была приоткрыта, и из щели в коридор падал широкий луч света. Он привлек ее внимание. Злата помедлила, а потом сплела вокруг себя кокон из взороотводящих заговоров и подошла ближе. Если бы папа захотел, заметил бы ее в два счета, так что это почти не считалось за подглядывание.
Мама сидела перед зеркалом, а отец стоял позади нее и неспешно расчесывал ее волосы деревянным гребнем. Перебирал прядь за прядью.
– Седой, – вдруг сказал отец.
– Выдерни, – отозвалась мама.
– Зачем же, – хмыкнул он. – Мне дорог каждый волос на твоей голове.
Он пропустил его сквозь пальцы, и, когда снова заговорил, Злата расслышала в его голосе удовлетворение.
– Ну, вот и всё. Почему ты не делаешь этого сама?
– Я не заметила его, – ответила мама. – Кош, ты правда думаешь, что сможешь делать так вечно?
– Посмотрим, – спокойно ответил отец.
Его ледяное спокойствие было прекрасно. Хотелось окунуться в него, напиться им и стать такой же. Злате всегда хотелось стать как отец: уверенной в себе, непогрешимой, ничего не бояться, ничего не стыдиться, не допускать ошибок… Когда она была маленькая, он так часто хвалил ее: за каждый шаг, за каждое слово. Восторгался детскими поделками, корявыми рисунками, непонятными танцами. Восхищался каждой ее улыбкой, каждым действием и, кажется, вообще самим фактом ее существования. Он был в курсе всех ее дел, поименно знал всех учителей и тренеров, помнил все про ее друзей, мог часами слушать ее рассказы. Он не пропустил ни одного утренника, ни одного выступления. Собственноручно варил отвары, когда она болела, и сам же отпаивал ее ими. Он отвел ее на ипподром в этом мире, а потом выезжал с ней на конные прогулки в Тридевятом. Показал, как держать в руках меч. Учил контролировать свои силы и использовать их. Обеспечил первоклассное образование. Ни разу не нахмурился, когда она делала ошибки. Он вообще был к ней куда менее строг, нежели мама. Но Злата росла. И чем взрослее она становилась, тем реже слышала от него заветные слова. Наверное, это было нормально. Но порой ей так не хватало его восторженного взгляда… Она хотела быть лучшей. Чтобы у отца было больше поводов гордиться ею. Ей хотелось стать достойной его.
А потом она позволила себе расслабиться – всего один раз – и сполна поплатилась за это. Чтобы заслужить уважение, нужно сделать очень много. Чтобы потерять его раз и навсегда, достаточно одной ошибки. И никто не спросит тебя: нарочно ли ты это сделала, хотела ли ты этого, почему так произошло… Впрочем, она сумела обратить эту ошибку себе на пользу. Сделать выводы. И принять все необходимые меры, чтобы такого больше не повторилось. Жаль, нельзя было рассказать об этом отцу.
Кощей отложил гребень, положил ладони матери на плечи и взглянул в зеркало. Злата знала: он нашел в нем мамин взгляд, а мама – его. Она отступила от двери в тень.
Нестерпимо захотелось дотронуться до кого-нибудь. Ощутить под пальцами тепло человеческого тела.
Черт…
Злата точно знала, что это желание уже не отпустит, пока она не удовлетворит его. Вспомнился Клим на лавочке. «Я умею быть покладистым».
Нет… Нет. Слишком напомнил того, другого…
А вот Яков…
Она зашла к себе в комнату, закрыла дверь, мановением руки зажгла свечи.
Яков…
«Не надо…» – шепнул тихий голос внутри.
«Почему? – удивилась Злата. – Смотри, какой милый. И совсем ничейный. Отчего бы не прибрать к рукам? Я ж не навсегда».
«Не трогай его…»
Злата поморщилась. С этой разговаривать бесполезно. Вот ее-то как раз ничему жизнь не учит. Порой так и хотелось избавиться от нее насовсем, и каждый раз приходилось напоминать себе, почему делать этого нельзя.
«Пожалуйста…»
«А я ему понравилась».
«Я знаю. И именно поэтому – пожалуйста…»
«Боги… Умолкни».
Злата сделала глоток чая, поставила кружку на стол, упала в кресло. Свечи вокруг горели ровно. Она перебрала в памяти всё, что запомнила о встречах с Яковом. Их столкновение в коридоре, его молчание, неуверенное «э-э-э» в ответ на ее форменное издевательство. И то, как он смотрел на щенка в ее руках. Ласково так, будто на живого…
В груди заворочалось смутное неприятное чувство. Злата насторожилась. Неужто зависть? И чему она завидует? Бездушной игрушке? Или тому, сколько внимания этой игрушке перепало от ее создателя? Если Злата захочет, всё его внимание будет ее. Да, с Яковом придется повозиться и нет никаких гарантий, что конечный результат будет того стоить, и всё же.
А эта опять не может угомониться. Ну что такого она хочет сделать? Яков же не какая-то там девица, которую она собирается обесчестить. Получат взаимное удовольствие и разбегутся. И никто не в накладе. А если он не захочет, разумеется, она не станет заставлять.
Но он захочет. А она стряхнет с себя сонное оцепенение, и мир вокруг снова станет ярче и теплее.
«Замолчи».
Глава 5
В дверь постучали. Яков с величайшим сожалением оторвался от учебника, протяжно выдохнул и покорно пошел открывать, в который раз безуспешно пытаясь придумать способ вежливо попросить очередного посетителя забыть дорогу в его комнату. Но за порогом неожиданно обнаружилась та, кого он больше всего хотел и меньше всего ожидал увидеть.
– Привет, – улыбнулась Злата так, словно приходить к нему для нее было самым обыкновенным делом на свете.
Яков отмер, настороженно кивнул в ответ, а потом не удержался, выглянул в коридор и огляделся. Но больше там никого не было.
– Ты ко мне? – на всякий случай уточнил он.
Мало ли с кем она шла. И куда. Перепутала двери. Или здания. Бывает.
– К тебе, к тебе, – подтвердила Злата и, не дожидаясь, когда он отойдет, сделала шаг внутрь и закрыла за собой дверь. И оказалась очень и очень близко. Так, что он мог рассмотреть каждый волосок в ее медных кудрях. Наверное, нелегко расчесывать такую гриву. У Глаши, его младшей сестры, которой только-только минула восьмая зима, волосы тоже были густые-прегустые, и по вечерам матушка долго водила по ним гребнем, приговаривая что-нибудь, чтобы росли быстрее. Дотронуться бы…
Злата не спешила отодвинуться, и Яков отошел сам, не желая искушать себя. В его мире даже видеть распущенные волосы девушки мог лишь муж. И оттого, что женщинам здесь не возбранялось ходить простоволосыми, он всё равно не перестал считать это чем-то запретным. Чтобы свыкнуться с новыми правилами, ему тоже нужно было время.
– А это что такое? – поинтересовалась Злата, которая, хвала богам, кажется, не заметила его реакции на нее, и Яков обернулся.
Она смотрела на намечающийся склад на его подоконнике. Чайник, плойка, электробритва и еще какие-то вещи, названия которых он не запомнил. Всё поломанное. Местные обитатели прознали, что теперь в общежитии имеется будущий инженер, и понесли к нему свое добро в надежде на его спасение. Яков пытался объяснить, что не уверен в своих силах, но это никого не остановило. Впрочем, один чайник он уже починил. Правда, совершенно случайно.
– Сломанное… Попросили помочь…
– Понятно, – кивнула Злата, потеряла интерес к вещам на подоконнике и повернулась к нему. – А я тебе
