от двора, где мы веяли. Услышав, что веялка остановилась, он немедленно вышел и направился к нам. Подойдя, он запальчиво поинтересовался, в чем дело. Билл ответил, что я нездоров и больше некому закидывать пшеницу в веялку. К этому времени я уже отполз к изгороди, окружавшей двор, надеясь найти в тени спасение. Тогда он спросил, где я. Кто-то из работников ответил ему. Он подошел ко мне и, разглядывая, спросил, в чем дело. Я ответил ему так внятно, как мне позволяли силы. Тогда он с силой пнул меня ногой в бок и приказал подняться. Я попытался, но он повалил меня. Он снова пнул и повторил приказ. На этот раз я даже встал на ноги; но, нагибаясь за бадьей, которой засыпал зерно в веялку, я опять пошатнулся и повалился. Пока я лежал так, недвижимый, мистер Коуви поднял ореховую дощечку, которой Хьюз отмерял полбушеля, и с силой ударил меня по голове, да так, что из раны хлынула кровь; и снова приказал подняться. Я оставался недвижим, хотя в душе жаждал отомстить ему. Вскоре после удара я пришел в себя. Мистер Коуви ушел, бросив меня на произвол судьбы. В это мгновение, впервые за все время, я решился идти к хозяину с жалобой и просить у него защиты. Для этого мне надо было пройти после обеда семь миль, и это при всем том, что случилось, было поистине тяжко для меня. Я был почти немощен, доведенный до этого как полученными пинками и ударами, так и жестоким приступом тошноты, охватившим меня. Однако я выждал момент, когда Коуви отлучился в противоположном направлении, и отправился в Сент-Микелс. Я преодолел большую часть пути, идя лесами, когда мистер Коуви узнал о моем бегстве и послал за мной, угрожая расправой, если я не вернусь. Я пренебрег его требованиями и угрозами и убыстрил свой шаг, как только позволяло мое состояние; и думаю, он догнал бы меня, если бы я держался дороги. Я пробирался через леса, держась от дороги так, чтобы не быть обнаруженным и не сбиться с пути. Я ушел не так далеко, прежде чем силы вновь покинули меня. Я не мог больше идти. Упав, я долго не поднимался. Кровь все еще сочилась из раны на голове. По времени я мог бы давно умереть от потери крови, и думаю сейчас, что так бы оно и было, если бы кровь не спутала волосы, закрыв рану. Пролежав так около часа, я вновь собрался с силами и продолжил путь, босой, с непокрытой головой, пробираясь через болота и шиповник, почти на каждом шагу раня ноги, и, пройдя семь милей за пять часов, добрался до лавки своего хозяина. Только железное сердце не дрогнуло бы при том виде, в каком я явился ему.
С макушки до пят я был покрыт кровью. Мои волосы слиплись, перемешавшись с пылью и кровью, рубашка задубела от крови. Мои ноги и ступни были изранены в разных местах шиповником и колючками и также покрыты кровью. Полагаю, я выглядел как человек, сбежавший из логова диких зверей и чудом спасшийся от них. В таком виде я и появился перед хозяином, покорно упрашивая его вмешаться и защитить меня своим авторитетом. Я рассказал ему обо всех обстоятельствах как можно подробнее, и то, как я говорил, кажется, временами трогало его. Прохаживаясь по комнате, он слушал, а затем, стремясь оправдать Коуви, сказал, что ожидал этого. Он поинтересовался, что мне нужно. Я попросил его найти мне новое место; и что если я останусь у Коуви, то наверняка погибну; что Коуви непременно убьет меня; что он только и ждет этого. Масса Томас высмеял мои опасения по поводу намерения Коуви убить меня и сказал, что знает его как хорошего человека и что он не может даже помыслить забрать меня от него; и, сделав так, он потеряет плату за целый год; что я отдан мистеру Коуви на этот срок и должен вернуться к нему, несмотря на то, что может случиться; и что я больше не должен беспокоить его всякими историями или он сам задержит меня.
Запугав меня так и заставив рыдать, он сказал, что в эту ночь я должен остаться в Сент-Микелсе (а было уже довольно поздно), а поутру возвратиться к мистеру Коуви и что если я ослушаюсь, то он сам возьмет меня в руки, а это означало наказание. Я остался на ночь, а утром, в субботу, сломленный духом и разбитый телом, следуя его приказу, отправился к Коуви. В ту ночь я не ел, как и не ел утром. Я добрался до дома к девяти часам, и, когда я перелезал через изгородь, разделявшую поля миссис Кемп от наших, выбежал Коуви с кнутом, чтобы наказать меня. Но не успел он достичь меня, как я махнул прямиком к кукурузному полю, и, так как кукуруза была высокой, это дало мне возможность укрыться. Он был очень рассержен и довольно долго искал меня. Мое поведение в целом было необъяснимо. Он наконец отказался от поисков, думая, как я и предполагал, что голод приведет меня к дому, поэтому ему больше не стоило беспокоить себя этим.
Тот день я провел большей частью в лесах, находясь перед выбором – вернуться домой и быть забитым до смерти или остаться в лесу и обречь себя на голод. В ту ночь я случайно встретился с Сэнди Дженкинсом, рабом, которого я немного знал. Сэнди был женат на свободной женщине, жившей в четырех милях от мистера Коуви; и, поскольку была суббота, он был в пути, чтобы повидаться с нею. Я поведал ему о своих злоключениях, и он по-дружески позвал меня с собой. Мы пошли вместе, и, подробно обсудив этот случай, я получил совет, как мне поступить лучше. Я нашел, что Сэнди опытный советчик. Он совершенно серьезно сказал мне, что я должен вернуться назад, к Коуви; но перед этим нам надо сходить в некое местечко в лесу, где растет корень, кусочек которого, если я возьму его с собой и буду носить с правой стороны, не позволит мистеру Коуви или любому другому белому притрагиваться ко мне. Он сказал, что носит его уже многие годы, и с тех пор, как стал носить, его никогда не били, и он даже не опасался этого. Сперва я не поверил тому, что обычный корень позволит избежать наказания, и не собирался брать его с собой; но Сэнди усердно убеждал меня, говоря, что если это не принесет пользы,
