– Акустики утверждали, что шум винтов принадлежит явно большой подводной лодке. Служба радиоперехвата сообщала, что почерк радиста и коды полностью соответствуют радиограммам японской «Сен-Току»… – Майор Скотт, наконец-то вернувшийся из «полетов и плаваний», обжигаясь, пил жидковатый чай в кабинете капитана, представлявшего на местной базе королевских ВМС военно-морскую разведку, и, несмотря на все неудачи, радовался тому, что под ногами крепкий, надежный пол, а не шаткая и мокрая палуба эсминца, что надежные стены прикрывают от сырого пронзительного ветра, а на столе уютно дымится горячий чайник и отливает благородным янтарем бутылка виски. – Как же нас провели… И Дениц, сволочь, ведь даже вполне «рабочую» боевую лодку не пожалел, экипажем пожертвовал, лишь бы этих поганых япошек прикрыть, увести от удара! И пока мы этого «Летучего голландца» обхаживали да обкладывали, японцы успели, пожалуй… Капитан, как вы думаете, насколько они от нас оторвались, а?
– Это смотря куда они рванули, сэр… – Капитан задумчиво пожал плечами. – Около восьми часов хода… это много, сэр.
– Где же ты теперь, сволочь японская, а? – Скотт тоскливым взглядом обвел разложенную на столе карту с массой пометок, стрелок и флажков, затем налил в стакан виски пальца на три, выпил и преувеличенно аккуратно поставил стакан на край стола, хотя… очень хотелось с проклятьями шваркнуть его об стенку – чтобы звон и мелкие осколки по всему кабинету…
10
…Винты японской субмарины неутомимо резали черную стылую воду, чутко повинуясь размеренному вращению гребных валов, и гнали металлическую тушу все дальше на север, исполняя вместе с ней короткую команду капитана Накамура: «Вперед! Самый полный!»
…Штурмбаннфюрер Кремер расслабленно разлегся на своем узеньком ложе, заложив, по уже сложившейся привычке, руки за голову и задумчиво рассматривал «подволок», иногда бросая оценивающий взгляд на разметавшегося на соседней койке корветенкапитана. Во время бомбежки «Сен-Току» с «Каталины» Хейтц каким-то образом умудрился хорошенько стукнуться головой о какую-то «корабельную» железяку, да еще и под струю горячего пара их поврежденного паропровода угодил! Доктор намазал корветенкапитана какой-то пахучей дрянью, перебинтовал обожженную грудь, потом пробормотал что-то про «сотрясение мозга и полный покой», всадил бедолаге Хейтцу несколько уколов, и моряка уложили в койку на неопределенный срок. Во взгляде эсэсовца вряд ли можно было прочесть настоящее сочувствие – скорее недовольство и, самую чуточку, любопытство. Недовольство объяснялось прежде всего тем, что Кремер лишился пусть и не особенно доброжелательного, но все же товарища и собеседника, а приобрел в крохотной каюте бесчувственного больного, что вряд ли кому бы то ни было улучшило бы настроение…
«Сотрясение мозга у него… – Кремер мрачно покосился на раненого. – Да был бы у тебя мозг, ты бы не полез, куда не следует – есть команда подлодки, вот япошки пусть и бегали бы! Тоже мне, герой рейха… А вот Накамура молоде-ец – быстренько вывел лодку из-под бомбежки, никакой бестолковщины и паники! Только кто-то заорал, что в одном из отсеков течь, сразу же четко сработала аварийная команда, “наложила пластырь”… или “подвела под пробоину” – как там это у них говорится? Короче, неисправности ликвидировали в похвальном темпе, раненым морякам врач оказал экстренную помощь и героическая “Сен-Току” поплелась дальше, в сторону Бискайского залива, где поговаривают, почти всегда свирепствуют шторма… В общем, все воюют-работают, только один штурмбаннфюрер СС Кремер валяется целыми днями на койке, поплевывает в потолок и толку от него никакого – так, балласт, одно слово…
Кто бы мог подумать, что мечта рейхсфюрера все-таки слегка осуществится и я окажусь на этой чертовой подлодке – “суверенной территории великой императорской Японии”, – продолжил свои размышления штурмбаннфюрер. – Ведь Скорцени рассказывал мне, когда я стажировался в его частях особого назначения, что “Гиммлер весьма интересуется Японией и довольно хорошо знает ее историю”. А еще до начала войны с Советским Союзом рейхсфюрер якобы приказал, чтобы часть курсантов офицерского училища СС в Бад-Тельце изучала японский язык. Гиммлер собирался полсотни из них послать на стажировку в японскую армию, с тем, чтобы японцы, в свою очередь, тоже прислали своих офицеров в Германию. Мол, была у рейхсфюрера какая-то хитрая задумка насчет Дальнего Востока, но, по-видимому, что-то не срослось… Скорцени тогда еще посмеялся над тем, что у курсантов все познания в японском так и ограничились словами “аригото”, “банзай”, “гейша” и “сакэ”, а затем уже вполне серьезно намекнул, что вся идея, скорее всего, “разбилась о скалу расовой теории”. Как доказательство этого предположения “первый диверсант рейха и любимец фюрера” рассказал забавную историю о том, как сотрудник японского посольства решил жениться на немецкой девушке. Вот это был переполох! С одной стороны – друзья и союзники, но с другой ведь – желторожие азиаты! Гиммлер был против, Гитлер, понятное дело, тоже, а Риббентроп, наш милый шеф МИД, был решительно “за!”. В общем, “битва за невесту” длилась несколько месяцев, пока Риббентроп не уломал-таки всех и в расовой теории отыскали лазейку. Счастливый японец заполучил в свою койку дочь великой Германии, а Гиммлера после этого “позорного брака” долгое время мучила изжога и вскоре у него отчего-то пропал всякий интерес к сотрудничеству с “друзьями из Страны восходящего солнца”… Да нет, – подумал Кремер, – ради дела рейхсфюрер, пожалуй, и с изжогой, и с чем угодно смирился бы… Там, конечно, были причины посерьезнее, чем простая неприязнь к азиатам. Скорее всего, “любовь к желтым мандаринам” резко пошла на убыль после того, как японцы вместо нападения на Советский Союз в сорок первом ввязались в “свою личную” войну с америкашками на Тихом океане…»
Размышления штурмбаннфюрера прервал короткий болезненный стон – на своей койке слегка шевельнулся корветенкапитан… вновь тихо застонал, затем, не открывая глаз, быстро и невнятно что-то заговорил… Кремер мгновенно повернул голову в сторону раненого и, напрягая слух, вскочил кошачьим бесшумным рывком и тихо склонился над Хейтцем. Тот продолжал что-то говорить, но слова штурмбаннфюрер, несмотря на все усилия, разбирал с трудом… Бесспорно было одно – корветенкапитан разговаривал в бреду явно не по-немецки! «Та-ак, дружище… – Во взгляде холодных глаз эсэсовца плескалось насмешливое любопытство. – Это на каком же языке вы соизволите болтать, а? Я, конечно, не специалист-полиглот, но, по-моему, это английский… А что, собственно, тут такого необычного? Он вообще-то моряк, а все моряки довольно сносно лопочут на языке Шекспира… Да и кто знает, что делается в мозгах человека, когда
