спине всегда катились холодные мурашки. От гордости за наших моряков и еще отчего-то…
— Так вот, старого матроса зовут Николай Григорьевич Семенов. Он герой русско-японской войны, служил на том самом крейсере «Варяг». И живет в нашем городе давным-давно. Я с ним хорошо знаком.
Вот как, удивился и обрадовался я.
Как же не похвалиться такой новостью перед друзьями!
— Неужели аксакал воевал на самом «Варяге»? — округлил глаза Акрам. — Честное пионерское.
— Вот бы познакомиться поближе, — вздохнул Рахмат.
И, представьте себе, такое почти что волшебное знакомство состоялось.
Отец как-то сказал маме:
— Завтра придет гость. Да ты знаешь, Николай Григорьевич. Я обещал ему пару кустов смородины на рассаду. Ты бы приготовила нам чего-нибудь вкусненького, — и отец почему-то значительно посмотрел на меня.
Надо ли говорить, что Акрам и Рахмат с самого утра нетерпеливо поджидали Николая Григорьевича.
Гость появился в полдень. Несмотря на самую жару он был в строгом темно-синем кителе, застегнутом на золотые пуговицы с якорями. На голове — бескозырка. На полосатой, «коржевской», гвардейской, как я потом узнал, ленточке выцветшая надпись «Варягъ».
Отец вел гостя к открытой летней веранде, где стол уже сиял-переливался всякими яствами.
Заметив нас, Николай Григорьевич сам сделал шаг навстречу и, как взрослым, каждому крепко пожал руку.
Мы играли рядом с верандой в орехи — и, хотя это не совсем прилично, старались подслушать, о чем там говорят.
Взрослые пили из пузатых маленьких рюмок вишневую настойку и рассуждали о съезде, об атомной бомбе, о деревцах, когда их лучше подрезать — весной или осенью.
А вот о том самом морском сражении, о котором нам хотелось бы услышать — ни слова…
Мы даже немного разочаровались.
Но тут мама вплыла с большим цветастым чайником и пиалами на подносе, и отец пригласил нас:
— А ну, беркутята, живо к чаю!
Мы тоже расселись за широким столом. Николай Григорьевич расстегнул верхнюю пуговицу кителя, а бескозырку аккуратно положил на барьерчик веранды. Как-никак душно.
Я вспомнил фильм про геройский подвиг «Варяга», который видел в летнем кинотеатре. Там рослые парни-матросы в дыму и огне тушили пожар, подносили тяжеленные снаряды к пушкам и бились с огромной эскадрой противника.
Неужели среди них был и Николай Григорьевич — этот маленький старичок с короткими мозолистыми пальцами? Конечно, тогда он тоже был молодой. Как-то не верилось!
А сколько ему еще довелось хлебнуть горя в японском плену, пока с такими же, как и он, матросами не вернулся на родину?..
И вот живой «осколочек» этой героической трагедии запросто пьет чай вместе с нами, пацанами, такими далекими от всех войн и бурь…
Через столько лет…
Перед нами была сама История.
О многом хотелось расспросить. Но я почему-то брякнул:
— А что на конце ленточки нарисовано? — и обомлел от собственной дурости.
Николай Григорьевич, однако, добродушно усмехнулся в седенькие усы.
— Был, значит, знак такой, «ер» назывался. Отменили его, как лишний, после семнадцатого года. Ничего, — продолжал он. — Наши моряки в Отечественную без него не хуже воевали, чем мы на «Варяге». Так что не в знаках, брат, дело. Верно, Андреич? — обратился старичок к отцу, вдруг озорно подмигнув.
— А… а в чем дело? — вздохнул я.
— У отца спроси, он фашистов бил, — уже серьезно ответил старик.
А отец сказал негромко, задумчиво:
— Надо родину свою крепко любить, тогда с любым врагом, с любым горем справиться можно. — И вдруг предложил: — Может, песню про «Варяга» споем? А, ребята, поддержите? А ну-ка, запевай, — обратился отец ко мне.
Я нерешительно начал:
Наверх, о товарищи, все по местам!.
Акрам и Рахмат звонкими голосами поддержали:
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
Пели все: и отец, и Николай Григорьевич, и мама в дверях, утирая полотенцем уголки глаз.
На прощанье, набравшись храбрости, мы попросили гостя разрешить нам «хоть разочек» примерить его бескозырку.
И у меня возникло чувство, что мы тоже чуточку приобщились к Истории, что, если надо, и мы тоже не сдадимся…
ПИРАТ, КОТОРЫЙ СПАС ДЕВОЧКУ
В детстве у меня было несколько собак. И все разные.
Бобик, вопреки мирному своему имени, например, был страшно злым. Маленький, юркий, рыжий. А злости — на целую овчарку!
Он лаял на всех без разбора: на чужих и на хозяев. Бывало, весь изойдется лаем, пока не уйдешь с глаз долой.
Пищу я ему приносил в железной миске. А миску уже подталкивал на лопате: чего доброго за руку цапнет… Такой неблагодарный!
Был у меня и пес Чубук. Кличку дал ему отец. Очень уж морда напоминала курительную трубку. Кругловатая, коричневая с белым пятнышком на носу. А сам он сиял, как уголь, и шерсть вилась жесткими кольцами.
Чубук славился артистическими данными. Стоило мне запеть, как он тут же, задрав кверху голову, подтягивал: у-у-у-у! Мы даже выступали с ним на школьном концерте. Смеху в зале!.. Но однажды Чубук, как и Бобик, исчез куда-то. Я искал, спрашивал, но не нашел. Может, мальчишки увели или под колеса попал.
Плохо без собаки…
Как-то среди недели прибегают ко мне Акрам с Рахматом. «Айда на улицу, — говорят. — Там собачий ящик приехал».
Что за ящик? Никогда раньше я о таком не слыхал.
Посреди улицы стоял пыльный грузовик. Кузов его был превращен в огромную будку с дверью, закрытой на ржавый крюк. Внутри будки копошились, повизгивали, а иногда гавкали на разные голоса собаки.
Двое рослых дядек длинными палками с железными петлями, загнутыми на концах, ловили какую-то шелудивую собачонку. Со стороны это сперва выглядело забавно, как состязание на ловкость — кто кого. Но вот собачонку, визжащую, дрожащую, прижали к земле…
Акрам, глядя на это зрелище, насторожился.
— Тарзан! Тарзан! — тихонько позвал он.
В будке рыкнул пес и стал скрестись лапами о фанеру.
— Слышите? Это же мой Тарзан! — в отчаянье закричал Акрам и с ходу, подбежав к грузовику, откинул щеколду.
Свора четвероногих, почуяв свободу, тугой разношерстной волной хлынула на землю, чуть не посшибав нас с ног, и мигом растворилась по дворам и проулкам, словно капли в песок.
Вместе с собаками припустились и мы. Весь гнев здоровенных потных дядек мог обрушиться на нас.
Отсиживаясь за дувалом Юнуса-глухого, мы еще долго слышали грубую брань ловцов бездомных собак.
Наконец, грузовик зарокотал и скрылся, подняв за собой пегий хвост пыли.
— И зачем им столько собак? — вздохнув, спросил Рахмат.
— На мыло, — мрачно ответил Акрам.
Нам было грустно. Может, и Чубука моего вот так подловили. Даже
