Обратную дорогу я преодолел вдвое быстрее. Шел, опустив голову, сопровождаемый громким, но уже без прежнего задора, собачьим лаем и пытливыми взглядами зрителей. Уходил, как бесталанный актер со сцены, мечтая побыстрее скрыться в кулисах и завалиться спать. Надо успеть поспать до начала второго акта хотя бы часок, совершенно необходимо.
На сей раз я действительно не стал раздеваться. Скинул сапоги и лег поверх одеяла. Нет ничего гаже, когда организму спать хочется до смерти, но заснуть ни фига не дают тревожные мысли в воспаленном мозгу. Не люблю искусственно торопить сон, однако иногда приходится. Спасибо дедушке, научил в свое время, как губить на корню сорные ростки бессонницы.
Убрав подушку, я лег на спину, расслабился, сосредоточился на точке дан-тянь, сомкнул веки, внимательно вгляделся в черноту перед зрачками. Черные лапки мглы заткнули мои ушные раковины, забрались в мозговые извилины, юркнули в подсознание. Спустя секунду я спал чутким сном больного ребенка.
Мне снились менты Ларин и Казанова. Их десантировали с самолета недалеко от деревеньки. Они закопали парашюты и ползком, огородами подкрались к моей избушке. Они ворвались ко мне, спящему, с автоматами наголо. Автоматы во сне стрекотали глухо и гулко: «тук-тук-тук... тук-тук... тук...»
Я открыл глаза. «Тук-тук», – стучали в дверь. Сени я опять не запер, и кто-то, войдя в дом, подошел к дверям в залу. И этот кто-то деликатно постучался.
– Да-да, входите. – Я сел на кровати, протер глаза кулаками.
Отворилась скрипучая дверь, порог переступил товарищ милиционер. Именно «товарищ милиционер», никак не «мент», честное слово. Осанкой, лицом и возрастом милиционер походил на товарища Анискина из старой черно-белой киноленты «Деревенский детектив».
Кстати, вышеупомянутый фильм снимали где-то здесь, в Тверской области. На миг мне почудилось, будто и правда в старые декорации, обретя цвет и плоть, шагнул герой советского экрана. Высоконравственный служитель правопорядка пришел наказать хулигана.
Почему «хулигана»? А потому, что товарищ милиционер с ходу повесил на меня ярлык – «хулиган». А кто ж еще? Кто топором раскровенил нос гражданину Миронову? Кто гражданку Миронову до ужаса напугал? Бедная женщина подумала, что мужа убили, шутка ли? Разумеется, я хулиган, и придется составлять протокол.
Предложение решить дело миром, ограничиться устным объяснением с гражданкой Нюрой и гражданином Мироном, когда последний протрезвеет, товарищ Анискин отверг, как неконструктивное. По его компетентному мнению, профилактика правонарушений есть основа борьбы с преступностью. Когда хулиганское деяние будет запротоколировано, подшито в соответствующую папку и упомянуто в отчете, а хулиган будет знать, что он «попал на карандаш», тогда нашкодивший гражданин в следующий раз сто раз подумает, прежде чем снова хулиганить.
Мой робкий намек на готовность к даче взятки в разумных размерах, лишь бы «слезть с карандаша», товарищ милиционер назвал провокацией и пригрозил уголовным преследованием. Я сдался, поняв, что полемика с динозавром в погонах без звезд абсолютно бессмысленна. Я дал требуемые показания, а товарищ Анискин скрупулезно их записал. Вы не поверите – он писал перьевой чернильной ручкой на тетрадных листочках в косую полоску.
Старательно выводя буквы, Анискин увековечил на клетчатой бумаге, как я вскочил с кровати, как выхватил из рук покачнувшегося Мирона топор. Мои действия Анискин прокомментировал с точки зрения махровой милицейской логики: дескать, я мог бы, кабы захотел, отнять топор и без нанесения при этом телесных повреждений гражданину Мирону. Анискин спросил, был ли я сам выпивши, и я честно сознался – за пять часов до происшествия принял на грудь пятьдесят граммов водки, Анискин строго покачал головой, записывая откровения про водку, и посочувствовал, когда я признался, что вообще-то не пью по причине язвы желудка.
Я соврал не только про язву. Еще я соврал, сказав, что Мирон вломился ко мне без всякого повода, просто по пьяни. Как выяснилось позже, о мотивах буйства соседа умолчали и Нюрка, и теща Мирона, и сам, очнувшийся от алкогольного забвения, пострадавший. Про наши с Мироном вчерашние рыночные заморочки Анискин так ничего и не узнал. Между прочим, опамятовав, Нюрка вообще пыталась забрать заявление «об убийстве мужа» из милиции, но работа по «выяснению обстоятельств» к тому времени уже завершилась, и отчет «о профилактических мероприятиях» ушел «на верх». Из отчета следовало, что хулиганы мы, оказывается, оба – и я, и пострадавший, что на первый раз нам сделано внушение, однако ежели мы вновь попадем в поле зрения органов, то держись. Не нужно обладать экстраординарной фантазией, чтобы представить, как отразилась милицейская инициатива Нюрки на отношениях с супругом, «попавшим на карандаш» в качестве хулигана. Крики, звон бьющейся посуды и матерная ругань мешали мне засыпать естественным образом вплоть до ноябрьских праздников. Кажется, по-новому выходной седьмого ноября называется «праздником примирения». Никогда не понимал, кого и с чем примирение мы празднуем, теперь буду отмечать установление мирных взаимоотношений в семье Мироновых.
Вот, пожалуй, и все про те два дня и одну ночь в августе. По большому счету, ничего такого уж особенного не случилось. Так, пустяки. Подумаешь, кому-то нос разбили, кому-то квартиру подпалили, экие мелочи, по телевизору ежедневно гораздо более крутые разборки показывают. Однако! Однако, господа, все мои летние приключения лишь присказка! Страшная современная сказка, которую добропорядочным гражданам спокойнее воспринимать как досужий вымысел, эта «сказочка» еще впереди, господа хорошие и не очень!..
Часть вторая
Ошейник для бультерьера
Глава 1
Я – подследственный
Соседская собака завыла протяжно и тоскливо. Обычно собаки так не воют, так воют волки длинными зимними ночами, вымаливая у луны лишний день жизни.
Я открыл глаза. Белый шар луны глядел на меня голубыми акваториями высохших морей холодно и бесстрастно. Предчувствие беды вытеснило из сознания сонливость. Сбросив одеяло, я ступил голыми пятками на озябший пол, подошел к окну, к тому, за которым открывался вид на заснеженное зимнее поле.
Когда-то, очень давно, первые жители приютившей меня деревеньки выбрали для поселения место на вершине покатого холма. Логичный выбор – с возвышенности проще заметить званых и нежданных гостей.
В бледном лунном свете сквозь разукрашенные инеем стекла невероятно красиво блестела мертвая снежная целина. Цепочку военных у подножия холма я видел отчетливо вплоть до отдельных деталей экипировки. Деревню окольцевали, и кольцо оцепления медленно сжималось.
Наверное, точно так же – ночью, молча, крадучись – каратели-эсэсовцы входили в деревни на оккупированных, но не покоренных территориях. Однако нынче не сороковые годы прошлого века, и эсэсовцев можно увидеть только в кино. Деревню штурмуют наши. Российская деревенька совершенно не похожа на мятежный чеченский аул, где не грех лишний раз произвести зачистку. Что же происходит, черт побери? Кого-то ловят? Очередных дезертиров, сдернувших из части со снаряженными «АКМ»? Или... Или меня?
