улыбка расцвела еще ярче. — Они великолепны. Ей понравится.
— Я скучаю по ней.
Безрадостный подтекст заполнил пространство между нами, отчего Уитни опустила взгляд на свои ноги в носках и медленно кивнула.
— Она тоже скучает по тебе.
Я переехал сюда уже восемь месяцев назад, но работы было очень много, а школа и социальная жизнь отдаляли Тару.
— Она злится на меня?
Вздохнув, Уитни скользнула к обеденному столу и заменила искусственную цветочную композицию, стоявшую в декоративной вазе, свежими розами. Затем она повернулась, оперлась на стол, обхватив руками край столешницы, и пристально посмотрела на меня.
— Если она так себя ведет, то причина в ее возрасте. Со мной все так же.
Я фыркнул, засовывая руки в карманы.
— Я облажался. Я должен был собрать свое барахло и отправиться за вами, как только ты сказала мне, что переезжаешь обратно в Иллинойс.
— У тебя был процветающий бизнес, который ты только что построил с нуля. Ты делал мир лучше. Менял жизни. Она знает об этом.
— Изменить ее мир к лучшему — моя приоритетная задача.
— Рид, — сказала она. — Ты отдавал ей всего себя на протяжении многих лет. Ты всегда был предан ей. Как и сейчас. Она не держит на тебя зла.
Я отвернулся и прикусил щеку, чтобы сдержать отвращение к себе. Чувство вины грызло меня изнутри. Мы с Уит были школьными возлюбленными, она была на год старше меня. Мне было восемнадцать, а ей — девятнадцать, когда в нашей жизни появилась Тара. Несмотря на то что наши отношения не выдержали тяжести родительских обязанностей в столь юном и незрелом возрасте, а также влияния тонны внешних стрессовых факторов, мы были хорошими родителями.
Когда Уитни получила временную должность в социальной сфере в Чарльстоне, я поехал за ней. Но когда она вернулась обратно в пригород Чикаго, в наше первое место жительства, после того как нашла что-то постоянное… я заколебался.
У меня появился шанс, то, чего я жаждал, то, что действительно имело для меня чертовски большое значение…
И я остался.
Целый год я был вдали от своей маленькой девочки. Я пропустил важные моменты, школьные вехи и тот уязвимый этап в жизни каждого подростка, когда родительское участие необходимо как никогда. Сейчас я изо всех сил старался наверстать упущенное, регулярно заглядывал к ней на семейные ужины, приглашал на кофе и обеды, но в глубине души у меня все равно что-то ныло, подсказывая, что она не оценила моего годового отсутствия.
— В общем… — Уитни почувствовала творящийся в моей голове сумбур и кашлянула, вставая из-за стола. — Давай я познакомлю тебя с подругой Тары. Она поживет у нас некоторое время.
Я снял ботинки, выставил их в прихожую и направился на кухню.
— Хорошо.
Уит рассказала мне о соседской девочке, которую они приютили, — новой лучшей подруге Тары на год старше ее, которая жила в абьюзивной семье с двумя паразитами в качестве родителей.
Эта мысль согрела меня. Какими бы разными с моей бывшей мы ни были, у нас обоих было доброе сердце. Мы испытывали сострадание к нелюбимым и забытым. Уитни была преданным своему делу социальным работником, и я всегда восхищался ею. Она упорно трудилась, чтобы изменить жизнь этих детей к лучшему.
Я хотел верить, что мы правильно воспитываем Тару.
Я был почти уверен, что так и есть.
Из кухни за углом доносился стук кастрюль и сковородок, пока я шел за Уитни, засунув руки в карманы джинсов.
— Рид, это Галлея. — Она отошла в сторону, открыв моему взору девушку, стоящую у плиты с деревянной ложкой в руке. — Галлея, я хочу, чтобы ты наконец познакомилась с отцом Тары — Ридом.
Я замер на пороге кухни.
Мое сердце остановилось.
Вся кровь отлила от лица.
В голове, как штормовой ветер, пронеслось то, что когда-то сказала мне Уитни.
У каждого есть свой момент.
Момент, который испытывает нас, определяет, формирует. Момент, который показывает нам, кем мы являемся на самом деле. То, что у нас внутри, до мозга костей. А не то поверхностное дерьмо, которое мы демонстрируем случайным прохожим, мелькающим на обочине наших жизней, как мимолетные призраки.
Каждого из нас, черт возьми, в жизни ждет такой момент.
И это был мой.
Я оказался не готов.
Ничто не могло подготовить меня к тому, что девушка, которую я встретил в футболке «Gin Blossoms» с яркой ягодной помадой на губах, повернется, откинет свои медовые волосы за плечо и посмотрит прямо на меня.
Наши глаза встретились.
Мое сердце заколотилось, а кулаки сжались. Я пытался сообразить, что сказать, пока момент не затянулся на слишком долгое время, и Уитни не стала допрашивать меня, почему я бледнею на глазах и каждый мой мускул напряжен.
Я кашлянул.
— Привет.
— Привет. — Галлея слабо улыбнулась и повернулась обратно лицом к плите. Как будто она уже знала, что именно я войду сегодня в парадную дверь, и смирилась с этим поганым поворотом судьбы.
Уитни положила руку на мое плечо.
— Вы двое знаете друг друга?
Я мог бы солгать, мог бы сказать, что нет, мы никогда не встречались, и семнадцатилетняя девушка на ее кухне, которая часто присутствовала в моих мыслях, просто напомнила мне кого-то другого.
Но я знал, что даже самая маленькая белая ложь может отрастить зубы, и в итоге я закопаю себя еще глубже.
Я разжал кулаки и ответил.
— Вообще-то, да. Мы познакомились на вечеринке прошлым летом.
— На вечеринке? Ты всегда ненавидел вечеринки. — В ее шоколадных глазах мелькнуло любопытство, когда она посмотрела на меня. — Мир тесен, судя по всему.
Да.
Чертовски маленький мир.
Я провел рукой по лицу, надеясь стереть с него выражение неверия.
— Это было той июньской ночью, когда ты сказала, что Тара улизнула. Ты волновалась. Ты думала, что она пошла к Джею, и я отправился ее искать.
Она медленно кивнула.
— Да, я помню. В итоге она осталась ночевать у Мариссы.
— Точно. Галлея была там, и мы немного поболтали.
Я перевел взгляд на источник моего смятения, но она продолжала смотреть в кастрюлю, не желая встречаться с моим взглядом.
Имя Галлеи не упоминалось, а если и так, то я не обратил внимания. Ничто не могло натолкнуть меня на мысль, что она — та самая девушка, которую приютила Уит.
Каковы, черт возьми, были шансы?
Вероятно, такие же, что и у столкновения с ней в супермаркете в канун Рождества — жестокому напоминанию о той сводящей с ума связи, которая возникла, когда я потерял бдительность, в ту ночь, когда ее