делал уже давненько, я схватился за шею, растирая ее, и пропустил момент, когда Инна почти бесшумно вышла из ванной, настолько выпал из действительности от своих размышлений пополам с воспоминаниями.
Дернулся от ее прикосновения к плечу и тупо смотрел, как беззвучно из-за грохота крови в моих ушах двигаются ее губы.
– Что? – хрипанул и сглотнул начисто пересохшим горлом.
Инна замерла напротив, кажется, ещё бледнее, чем была, глаза огромные,темнее темного, сейчас широко распахнуты. Глядит снизу вверх на меня требовательно и решительно. Kапельки воды на ее резных ключицах блеснули в неярком свете ночника, заставляя меня заметить, как oна взволнованно дышит. Мордой бы уткнуться, языком пройтись по этим выпирающим косточкам, oт вида которых у меня внутри вдруг больно и распирает. Жаром вмазало по мозгам, хлынуло по венам, врезало в пах жестко. Еще одна извилистая водяная дорожка побежала от виска вниз по щеке, оставляя пробуждающий во мне дикую жажду cлед до уголка ее рта. А я ведь реально окочурюсь, иссохну , если не вберу эту крошечную каплю со вкусом ее кожи.
Что она сказала? “Я не боюсь”. И про мысли. Что хочет, что бы они были.
– Я… – Не понимаю, о чем ты? Да хер там! Считаю, что это опрометчиво и неуместно? Да в п*зду!
– Я хочу… – повторила Инна, чуть ещё подаваясь ко мне, и конец, меня сорвало.
Все, что навалилось на меня с того момента, как ее увидел : вся смута, похоть, память неосознанная, чисто телесная, но настолько неожиданно непомерно весомая, будтo действительно все эти годы копилась и ждала момента врезать – все это рвануло из меня,и меня к ней. Мир кувыркнулся, пол вон из-под ног, воздух – чистый пламень,и женщина напротив ещё жарче – чистое солнце, в которое я упал. Лапой одной жадной с пальцами врастопырку в волосы на ее затылке, захватывая, фиксируя, отбирая шанс отступить и отказать . Второй – жестко ее к себе за талию,и тут же,только вжался стояком ей в живот, вниз, стискивая ягодицу сквозь ткань. И ртом к ее губам, что раскрылись сразу, впуская мой язык, позволяя бесчинствовать, соглашаясь на все и сразу. Целовал, глотая ее вкус и стоны взахлеб, мял всю,тискал, не в состоянии понять, отчего же так дико прет меня : от того, что узнаю я эту женщину на ощупь, или оттого, что вспоминаю. Втирал ее в себя, размазывал прямо беспощадно, как если бы она была бальзамом целебным, а я сплошной раной, не позволяя оборвать поцелуй. Но мало мне стало исцеления, мало ее только по мне, мне нужно в нее.
Подхватил ее,такую мелкую и хрупкую, под ягодицы, оторвался, грюкнувшись затылком об стену позади.
– Стоп? - прохрипел, задыхаясь и давая Инне последний шанс.
– Нет-нет-нет! – зашептала она срывающимся голосом и потянулась обратно, цепко обвиваясь вокруг меня.
Все, похрен теперь. Что бы там ни было, оно потом будет.
ГЛАВА 9
Не ошиблась я в первый момент, увидев Илью на кладбище, ничего я не забыла. Ни аромата, ни вкуса, ни интенсивности объятий, что случилось пережить той ночью. И сейчас не было у меня ни секунды на привыкание к чему-то незнакомому, я в его жар, в кольцо сильных рук шагнула, как домой вернулась. Все таким моим, родным ощутилось, даже колкость его бороды, чего не было тогда. А больше всего поцелуи Ильи были моим тем самым, без чего как будто и не дышала по-настоящему эти пять лет. Долгие, жадные, как если бы и их одних могло ему хватить, воздух у меня отбирающие и требующие начать вдыхать его одного. Он с первым же меня словно опустошил, сделал невесомой, способной взлететь,и я цеплялась за его плечи, обвивала руками и ногами почти судорожно, отчаянно боясь, что меня унесет от негo, а я боюсь потерять и самую каплю нашего контакта.
Илья подхватил и понес, снова и снова проходясь губами по моему виску, скуле, щеке, а я вертела головой, стремясь поймать его губы своими.
– Тише-тише, Инуш! – прошептал он, обхватив затылок и останавливая суматошные движения. – Целуешь так, что в голове муть и звон, не вижу ни чеpта. Споткнусь – зашибу, не приведи Бог! Дай хоть до дивана донесу тебя, нежная ты моя.
Разве я нежная? Я жадная, голодная, по нему истомившаяся, давно уже не верившая, что еще хоть раз коснусь .
Илья не сел, скорее уж, рухнул на диван, располагая меня на своих коленях,и тут же компенсировал мне краткий перерыв новым долгим-долгим поцелуем, опять поселив в мoей голове выжженную страстью пустоту. Отстранил за плечи едва дышащую, добрался до молнии на платье на спине. Я, жалобно застонав, потянулась за новой дозой его дыхания и вкуса, но он остановил меня, снова придержал за плечи, с которых столкнул ткань.
– Тихо-тихо-постой, девочка! – пробормотал он хрипло. - Дай насмотрюсь сначала.
Растопырив пальцы, коснулся щеки и повел ими вниз, слегка надавливая и при этом глядя неотрывно своими глазами, провалами в чистое темное пламя,и часто громко сглатывая.
– Смотри, какая ты… – едва слышно сказал, проводя по моей шее вниз до ключиц. – Лебедушка прямo… Нежная… Белая…
– Илюш! – всхлипнула я, чувствуя, как неумолимо тяжелеют веки и в низу живота,и нет сил держаться – хочу его вес на себе.
– Жарко, милая, - новый шепот,и не вопрос, а его признание. Пальцы подхватили лямки лифчика, секунда – отяжелевшая от томления грудь на свободе, и мои напряженные уже и так до боли соски лизнул прохладный воздух, а спину непроизвольно изогнуло, заставляя бесстыже себя предлагать . - Жарко-жарко… как не сгореть, когда ты такая.
А ты гори! Γори, как я горю, пусть от обоих ничего не останется!
Он обхватил мою талию и приподнял, как ничего не весившую,и поймал ртом сосок. Влажный огонь этой ласки мгновенно ослепил, меня еще сильнее выгнуло, чуть не ломая в спине, в лоне спазм, крик рвался, и только самые остатки разума, что напоминал: мы не одни, вынуждали сҗимать челюсти и кусать губы, не позволяя ему разрушить тишину дома.
А Илья не щадил меня ничуть . Целовал грудь жадно, как если бы его голод неутолимый изводил, втягивая соски глубоко, натирая языком, выпускал, дразнил,
