у тебя кое-что важное.
Дочка
Тебе не надо для этого звонить мне по телефону, видишь, я сижу рядом с тобой.
Мама
Нет, надо. Это очень конфиденциально, можно только по телефону.
Дочка
Хорошо, давай, съешь еще две ложечки, а потом позвоним по телефону, договорились?
Мама
А где папа?
Дочка
Что?!
Мама
Он давно уже уехал. И все не возвращается.
Дочка
Папа умер девять лет назад.
Мама
Как это? А я ничего не знаю.
Дочка
Мама, я с тобой живу, разве ты не помнишь?
Мама
Я в шоке. А от чего он умер? (Плачет.)
Дочка
Он был старый и умер. А ты забыла. Девять лет назад.
Мама
Я хочу прилечь. Меня клонит в сон.
Дочка
Хорошо. Давай, потихоньку. (Ведет к кровати и укладывает.)
Мама
А сколько мне лет? Восемьдесят?
Дочка
И восемь.
Мама
Много. Человек должен умирать вовремя.
Дочка
Вовремя, это когда придет время. Не нам решать. Давай, спокойной ночи. Сладких снов.
Мама
Я тебе скажу кое-что. Мне нравится жить. Вот так, чтобы ты знала. (Улыбается.)
Дочка
(Улыбается.)
Да, мама.
Письмо на льняных ладонях
Едва все наладилось, и когда в доме семейства Дикинсон все шло своим чередом, у лавки со смешанным товаром телеграфист остановил Лавинию и передал ей письмо для ее сестры. Отменив все свои несделанные дела и намеченные планы, она немедленно отправилась в дом брата, чтобы посоветоваться, что ей делать. Похоже, что возобладало мнение именно невестки, которая настаивала на том, чтобы письмо все-таки вручить Эмили, независимо от того, какое беспокойство оно вызовет. Так и было сделано.
Увидев на своем столе письмо из Бостона, Эмили Дикинсон решила, что выйдет прогуляться к морю, но передумала, вместо дверей комнаты случайно открыв дверцы шкафа. В тот же миг она решительно распечатала и прочла письмо. Оно касалось ее стихов, исключительно лестное, высоко оценивало ее необычное дарование, а содержание двух последних фраз могло быть истолковано и как выражение личной симпатии.
«Я не знаю, что это такое, что мной так дерзко овладевает, — записала тем вечером поэтесса в своем дневнике, — что меня без представления, без предуведомления, не говоря ни слова, всякий раз вновь убивает. Подобно йогу я шагаю по раскаленным углям, от парадокса к парадоксу, не обжигаясь и не дыша. Меня больше нет, но все-таки я существую, только теперь в каком-то неизвестном пространстве и времени, где не действуют ни мои устои, ни мои умения. Мои мысли, онемев, теснятся у меня в ладонях, потому что никогда больше ничего не будет, как раньше. А страх неожиданно отступает, когда все вокруг накрывает льняная тьма».
Идиотка
Мама
Посади меня у окна. Я хочу позагорать.
Дочка
Сейчас, только сниму коляску с тормоза. Так тебе хорошо?
Мама
Намажь меня кремом, «Нивеей», чтобы загореть получше.
Дочка (намазывает крем.)
Так хорошо?
Мама
И ноги мне намажь.
Дочка
Вот, так.
Мама
Не уходи, побудь здесь.
Дочка
Я никуда не ухожу. Буду сидеть рядом с тобой и читать.
Мама
А что ты читаешь?
Дочка
Последнюю жатву Эмили Дикинсон.
Мама
Ты все время читаешь. Ты любишь читать?
Дочка
Люблю.
Мама
Милая моя, что бы я без тебя делала.
Дочка
Я здесь, мамочка, не волнуйся. Ни на шаг от тебя.
Мама (вдруг ударяется в панику.)
Ой, скорей, скорей, убери эти крошки со стола, скорей!
Дочка
Мама, успокойся, что с тобой?
Мама
Ой, нельзя, чтобы стол был грязный, скорей, пусти, я уберу…
Дочка (кричит.)
Мама, прекрати! Сейчас на полдник будет персик.
Мама
Вы кто? Почему вы кричите?
Дочка
Совсем с ума сошла, меня не узнаёшь. Давай, сосредоточься. Скажи, как меня зовут.
Мама
Кого?
Дочка
Меня как зовут? Хочу услышать.
Мама
Ну-у…
Дочка
Как меня зовут?
Мама
Наверное, тебя зовут Идиотка, если ты не знаешь своего имени, а спрашиваешь у меня.
Грустные леммы[7]
У нее не было такой вспомогательной мысли, при помощи которой ей удалось бы поддержать свое угнетенное терпение и успокоить раздирающее страстное желание. Но в попытке самозащиты она думала, что надо еще постараться, и постоянно на ходу вслух повторяла, что жалость к себе — ее единственный, но самый опасный враг. Потом она искала опору в своих любимых, верных книгах. Евклид сказал, что те, которые не могут согласоваться, между собой равны. Он, разумеется, имел в виду математические объекты, а не смятенное сердце Эмили Дикинсон, но ей не на что было опереться. И теперь она припоминала, что седьмая аксиома толкует понятие конгруэнтности через движение. Но она уже потерялась в геометрии и не могла найти ту единственную прямую, чтобы связать между собой две ключевые точки. Так точки остались разлученными в пустом пространстве. Она не смогла соединить их даже слезами, потому что в евклидовом мире они идут параллельно.
Придется подождать много лет после ее смерти, когда Лобачевский, одновременно с Бойяи,[8] проведет эту скривленную прямую, соединит потерявшиеся точки и выведет, если не Эмили, то хотя бы ее стихи из алгебраического тупика.
Кто меня обворовывает
Дочка
Мама, ты опять выбросила деньги в унитаз.
Мама
Не ври.
Дочка
Вот, смотри, все купюры мокрые. Давай, я буду держать твои деньги у себя.
Мама
Верни мне часы и обручальное кольцо! И два ключа от замков, которые больше не используются.
Дочка
Какие замки?
Мама
Часы и кольцо верни, потому что это будет иметь для тебя далеко идущие и неприятные последствия!
Дочка
Вот твои часы, а вот твое кольцо.
Мама
Возвращаешь, когда я тебя поймала на воровстве.
Дочка
Хорошо, мама, только успокойся.
Мама
Когда-то ты была доброй волшебницей, а теперь ты злая ведьма. Бог-то есть! За все тебя накажет!
Дочка
Давай, пошли в ванную, потихонечку.
Мама
Не хочу мыться.
Дочка
Подними руку, я это сниму.
Мама
Не хочу мыться. У меня нет наручных часов и обручального кольца, и ключи от квартиры пропали. Безобразие!
Дочка
После ванны ты все получишь обратно.
Необходимое условие
«Наступает момент, когда человеку становится ясно, что ему больше не на что надеяться», — подумала поэтесса. «Момент, когда все закончилось: все шансы потеряны, все возможности исчерпаны или остались в прошлом, момент, когда все ворота закрылись.
Тогда надо отступиться. Человек не может бесконечно долго оставаться в одиночестве там, где взаимность — необходимое условие.
Или, может быть, может? Еще один день… и еще один… и еще…»
Ад Вьетнама
Мама
Опять пропала моя блузка с серебряным люрексом! Что это за девки, которым ты отдала мою блузку? Верни немедленно!
Дочка
Вот
