Она так окоченела, что у нее не было сил сбросить с себя промокший плащ. Руки не слушались и казались чужими.
Камала вернулась в сарай, где села на охапку соломы.
Она понимала, что должна чем-то помочь своему спутнику, но в данный момент настолько онемела от холода, что не смогла придумать, чем ей заняться.
А вот лошади тотчас почувствовали себя как дома и принялись лакомиться сеном в дальнем углу сарая.
Камала закрыла глаза. А когда открыла их снова, то почувствовала, что Конрад тянет ее за руку, пытаясь поднять на ноги.
— Пойдемте, — сказал он. — Я разжег огонь.
Ее тело настолько одеревенело, что ему пришлось едва ли не нести ее к огню.
Камала бессильно опустилась на огромную охапку сена, которую Конрад принес в комнату.
— Нам нужно быть острожными, чтобы сено не загорелось, иначе не миновать беды, — предупредил он ее. — Мне, признаться, будет не столько жаль бывшего владельца дома, сколько того, что в случае пожара мы с вами окажемся без крыши над головой.
— Я… я больше не смогу… ехать… дальше, — пробормотала Камала.
— А я вас и не прошу об этом, — ответил Конрад. — По-хорошему, привал нужно было сделать еще час назад. Простите меня, я рассчитывал лишь на свои силы и переоценил ваши.
— Со мной все будет… в порядке, — заверила его Камала.
Видя, что она не в состоянии сделать что-либо сама, Конрад стащил с ее рук мокрые перчатки. Затем пощупал край намокшего плаща и рукав жакета.
— Вам нужно снять плащ, — сказал Конрад. — Он промок насквозь.
С этими словами он потрогал ее подол.
— Юбка тоже промокла. Снимайте, я повешу ее сушиться перед огнем.
С этими словами он снял с ее плеч плащ, однако тотчас поймал на себе ее удивленный взгляд.
— Но я… я не могу снять юбку! — прошептала она. — Во всяком случае, в вашем присутствии.
— Под ней у вас нижняя юбка, — ответил он. — Не забывайте, Камала, ведь теперь я ваш брат.
Она ничего не ответила, и тогда Конрад продолжил:
— Вы видели меня обнаженным по пояс, умывали меня, массировали мне плечо. Так что нет ничего неприличного в том, что я прошу вас снять мокрую юбку, которая мешает вам согреться. Ее непременно нужно высушить, а вам — вытереться насухо.
— Но ведь это совсем другое дело… — пролепетала Камала.
Конрад улыбнулся ей так, будто разговаривал с маленьким ребенком.
— Я не буду смотреть на вас. Пойду принесу еще сена. Когда вы снимете мокрую юбку, вы сядете и накроетесь им.
В его голосе прозвучала озорная нотка, и Камала поспешила сказать:
— Неужели вы считаете меня… ханжой?
— Я знаю одно: если человек замерз, он с трудом соображает, только и всего, — ответил он. — Я не могу допустить, чтобы вы заболели. Не забывайте, что я не умею ухаживать за больными столь же ловко, как вы. Более того, я испытываю отвращение к болезням!
Камала не смогла удержаться от улыбки, которая, впрочем, получилась довольно жалкой, а затем, когда Конрад отвернулся, чтобы повесить над огнем свой сюртук и ее плащ, быстро выскользнула из мокрой юбки.
Она промокла лишь ниже колен, но Конрад был прав: если ее не снять на ночь, можно простудиться и серьезно заболеть.
К счастью, сапожки для верховой езды, застегивавшиеся на лодыжках на пуговицы, не промокли, и ноги остались сухими.
Камала, оставшись в белой нижней юбке, положила мокрую юбку на пол и села на копну сена.
— Все готово? — спросил Конрад.
— Да, — ответила Камала. — Вы смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае, я бы ни за что не осмелился, — ответил Конрад и, обернувшись, посмотрел ей в глаза.
— Я знаю… вы думаете… что я… что я глупая.
— Когда-нибудь я расскажу вам, о чем я думаю, — ответил Конрад. — Но не сейчас. Сейчас мы с вами продрогли и хотим есть.
Услышав последнюю фразу, Камала поняла, что действительно проголодалась.
— Если бы я проявил благоразумие, — продолжил Конрад с легким раздражением, — то догадался бы купить в таверне еды нам в дорогу, но я почему-то вбил себе в голову, что мы без труда отыщем другой постоялый двор. Я даже не предполагал, что погода так сильно испортится.
Он снова сходил в сарай и вскоре вернулся, держа что-то в руках.
— Вряд ли нам удастся устроить лукуллов пир, — объявил он, — но я нашел несколько картофелин. Мы запечем их в золе и сможем хотя бы немного утолить голод.
— В детстве мы пекли картошку в костре в День Гая Фокса[1], — призналась Камала. — Помнится, у нее был восхитительный вкус.
— Сейчас уже поздно праздновать этот день, но будем надеяться, что наш ужин получится не менее вкусным, — сказал Конрад.
Поскольку оба сильно проголодались, даже печеная картошка показалась им изысканным лакомством. Увы, не все клубни оказались пригодными для еды, но оставшиеся насытили усталых путников и подняли им настроение.
— Зря я не захватил с собой бренди, — заявил Конрад, устроившись на сене рядом со своей спутницей.
— Если бы мы взялись составлять список нужных в дорогу вещей, получилась бы целая книга, — ответила Камала. — Я тоже только сейчас вспомнила, какие вещи забыла захватить, когда бежала из дома.
— Например? — полюбопытствовал Конрад.
— Носовые платки, шарф, теплые чулки. Да много чего! Но, как говорила когда-то моя нянюшка: "То, что нельзя вылечить, приходится терпеть".
Конрад улыбнулся и встал, чтобы подбросить в очаг дров.
— Нужно ценить то, что есть в данный момент под рукой, — философски изрек он. — Не окажись здесь дров, пришлось бы идти за ними под дождь. Надеюсь, что имеющихся нам хватит на ночь.
С этими словами он окинул взглядом запас топлива и, покачав головой, удалился в сарай, откуда вернулся со стропилом от развалившейся крыши.
— Я его сразу заприметил, как только мы вошли внутрь, — признался он. — Эта штука будет гореть долго и согревать нас, пока мы будем спать.
— Похоже, становится еще холоднее.
Сказав это, Камала вздрогнула. Ее спутник подошел к огню, чтобы проверить, не высох ли ее плащ. Ткань все еще оставалась влажной.
Конрад принес из сарая еще сена и обложил им Камалу.
— Не слишком удачное подобие одеяла, — пошутил он, — но все равно это лучше, чем ничего. Мне кажется, вы по достоинству его оцените.
