стола лежали все в том же стаканчике. Он отпирал ящики по очереди. Тут мало что переменилось за последние годы, можно сказать, ничего. Все оставалось в том же безукоризненном порядке и на тех же местах. В ящиках по-прежнему хранилась память, и ее в них не прибавилось за эти годы. Он узнавал и эту стопку фотографий, и ту, и связки писем те же. Жизнь этих ящиков остановилась слишком давно. Это было грустно видеть. Живым казался только один ящик, самый большой, центральный. Он и тогда был живым. Он действовал по сей день. В нем сосредоточились текущие дела. Из одиннадцати ящиков стола они помещались в одном. Но и тут попадались вещи старые, просто тетка ими еще пользовалась. Книга расходов, например. И адресов с телефонами. Потом опять письма, довольно немного. Списки каких-то товарищей. Билет в лекторий. Еще что-то. Несколько футляров с авторучками и карандашами. Клубок штопки. Пухлый блокнот – делегату чего-то, совсем непочатый. Записная книжка. Там, среди прочих записей, Алексей натолкнулся на список облигаций трехпроцентного (золотого) займа. Список был очень велик. Но в этом ящике Алексей обнаружил всего две облигации, больше не было. В списке эти две не значились. Значит, остальные хранились где-то в другом ящике. Алексей снова аккуратно пересмотрел все ящики, но облигаций – это должна была быть толстая пачка – не обнаружил. Он ясно представлял, какая должна была быть эта пачка, завернутая, перевязанная ленточкой, и под ленточкой картонка, и теткиной рукой написано: “3 %-й (золотой)”. Алексей так это ясно себе представил, что ему даже показалось, что он уже видел эту пачку сегодня, и старался вспомнить, в каком же ящике видел. Но вскоре понял, что ищет зря, а кроме стола, хоть убей, не мог представить, где бы тетка их хранила… Он привел все в прежний порядок, взял из среднего ящика те две облигации и остановился в раздумье. Они были гладкие, ровные, зеленые, и как-то сгибать их не хотелось. Взгляд его остановился на ночном столике – там лежал обширный атлас мира. Алексей заложил облигации в какую-то Африку и вышел с атласом из комнаты.
Выйдя, он быстро, но не суматошно прошел в комнату Трефилова. Там он ничего не осматривал, сразу подошел к письменному столу и, хотя не знал, где что лежит, как-то удивительно скоро угадал место, где лежали облигации, вытащил из середины пачки одну и заложил в тот же атлас, к первым двум.
Сердце его колотилось – он внезапно заметил это, когда уже вышел от Трефилова и шел по коридору. Он подошел к входной двери и снял крюк. Тупо постоял в прихожей и прошел в мамину комнату.
В комнате был необыкновенный запах, и Алексей словно бы не сразу узнал комнату. Прислонившись к стене, стояла елка. “Ну да, елка… – сообразил он. – Новый год же”. Елка была очень хороша. “Вчера ее еще не было, – вспомнил Алексей. – Когда же они успели ее притащить?”
Он сел в кресло напротив, положил атлас на колени и стал смотреть на елку в ожидании Пелагеи.
“Где они достали такую прекрасную елку?”
В сберкассе ему было трудно. Он, в общем, не знал, какие там порядки. На всякий случай прихватил паспорт. Народу было немного. Очереди было две. Спросить, куда следует встать, он почему-то не мог и встал в ту, что покороче.
Люди приходили и уходили. Дверь хлопала за ними.
И вдруг распахнулась с особым грохотом. Вошли двое. Небритые, в ватниках и сапогах, с полевыми сумками. Ни на кого не глядя, молча прошли в угол, вытащили два кресла, составили их корытцем, подвинули к креслам два стула и сели, по-прежнему какие-то удивительно отдельные от всех. Они трясли свои сумки над креслами – из сумок сыпались скомканные шариком деньги. Сыпались, сыпались – целая гора. Все-таки высыпав, они тщательно смотрели в сумки, как в подзорные трубы, – но в сумках и действительно ничегошеньки не осталось.
Потом они разглаживали бумажки и складывали пачками: трешки – к трешкам, рубли – к рублям.
Эти необыкновенные люди нравились Алексею. У него мелькали всякие картинки вроде таких, что у них по кольту на боку, и вот они достают эти кольты – все поднимают руки, а они двое чистят кассу…
Очередь была хоть и короткая, но не та. И Алексей, рассердившись, перешел в хвост той, что подлиннее… Тут он заметил в руках впереди стоящих облигации и обозлился еще больше: как он сразу не заметил!
Те двое все гладили и считали деньги – Алексей снова успокоился, глядя на них. Так он спокойно стоял в очереди и уже был у самого окошка, как те двое вдруг заговорили, не разобрать что, и стали складывать деньги обратно в сумки.
Сложили и ушли. По-прежнему никакого отношения ни к чему не имея.
“Ничего не понимаю”, – подумал Алексей, но застучала по стеклу сердитая кассирша. И действительно, очередь была Алексея.
Краснея, он сунул в окно облигации.
Дальше все произошло как бы мгновенно.
Какая-то старушенция дала ему шестьдесят рублей.
И паспорта у него не спросили.
…Дома Алексей ждал звонка. Ася не звонила. Это дьявольское неудобство, думал Алексей, когда у человека нет телефона!
Ася позвонила только в одиннадцатом часу. Сказала, чтобы приходил завтра с утра. А что ее сегодня не было? Все бегала, бегала…
Перед сном он читал “Моби Дика”.
Тридцать первого декабря
Все было очень хорошо. Дверь открыла сама Ася. Была она в пальто, но еще не застегнутом, под пальто гот же халатик. Она обрадовалась, чмокнула его в щеку.
– Вот и хорошо, милый. Вот спасибо, что пришел. Ты всегда такой точный, просто прелесть. Не то что я. А я, понимаешь, очередь в парикмахерской держу… – Она улыбнулась. – Тут, напротив. Ведь мы же сегодня с тобой встречаем. (Она сделала ударение на “тобой” и замечательно на него взглянула.) Я должна быть красивой.
Она улыбалась. Алексей таял. Вокруг светлело, и что-то взлетало в нем, как стая. Он взял ее за руку, потянул к себе.
– Не надо, Алеша… Не дразни… Сейчас мы в парикмахерскую пойдем. Ладно?
Алексей сразу выпустил Асю, но был счастлив.
– А я деньги достал…
– Да?.. – почти равнодушно сказала Ася.
– Вот.
– Так много? – сказала она так же спокойно, Алексей был немножко разочарован и в то же время благодарен ей за то, что она не вскрикнула, не затормошилась. – Откуда у тебя?
– Достал, – важно сказал Алексей.
Ася словно бы отсутствовала.
– Вот и хорошо, – сказала она после паузы. – Дай
