без боли, без борьбы. Ее дыхание, казалось, просто остановилось. После этого Кеннеди взял тыкву, которую мы принесли, и ножом соскоблил с ее внутренней поверхности крошечную частицу черного вещества, похожего на лакрицу. Он растворил эту частицу в каком-то спирте и с помощью стерилизованной иглы повторил эксперимент на второй мыши. Эффект был идентичен результатам первого эксперимента.
Я сосредоточенно следил за действиями Крейга, когда услышал вопрос доктора Лесли:
– Правильно ли я понимаю: тот факт, что первая мышь умерла, по крайней мере по внешним признакам, таким же образом, как и вторая, доказывает, что яд в обоих случаях один и тот же? И если это так, можешь ли ты доказать, что он влияет на людей таким же образом и что в крови Мендосы его было достаточно, чтобы вызвать смерть? Другими словами, я хочу, чтобы последние сомнения были окончательно развеяны.
Если Крейг когда-либо и пугал меня, то это было именно теперь, когда он тихо ответил:
– На человека он действует так же. Я выделил яд из его крови и проверил его действие на себе.
Мы выслушали это, затаив дыхание от изумления и не сводя с него глаз.
– Так вот в чем было дело! – выпалил я. – Ты испытал яд на себе?!
Мой друг беззаботно кивнул.
– В целом, – объяснил он, заставив нас с Лесли снова потерять дар речи, – я смог выделить из двух образцов крови шесть центиграммов яда. Это ничтожно мало. Я мог быть уверен в выводах, только проверив, какие эффекты он оказывает на физиологию человека. И я был очень осторожен. Что еще мне оставалось делать? Я же не мог попросить вас, ребята, испытать яд на себе.
– Боже мой! – ахнул коронер. – И ты был совсем один!
– Вы бы не позволили мне сделать это, так что пришлось от вас избавиться, – слабо улыбнулся Кеннеди.
Лесли покачал головой.
– Одно дело испытать яд на лабораторном животном, и совсем другое – сделать подопытным кроликом себя! – воскликнул коронер. – Мне, конечно, нужно раскрыть это дело, но не такой же ценой!
Кеннеди рассмеялся.
– Я начал с двух центиграммов вещества, это очень умеренная доза, – объяснил он, пока я слушал, ошеломленный его смелостью. – Я ввел его себе в правую руку подкожно. Затем медленно увеличил дозу до трех, а потом до четырех центиграммов. Видите ли, то, что мне удалось выделить, было далеко не чистым веществом. Поначалу казалось, что оно не производит никакого заметного эффекта, разве что легкое головокружение, заметную усталость и чрезвычайно сильную и необычно длительную головную боль.
– С ума сойти! – воскликнул я. – И тебя это не удовлетворило?
– Пять центиграммов значительно улучшили результат, – продолжил мой друг, не обращая внимания на мои слова. – Эта доза вызвала еще более сильную усталость и головокружение, а шесть центиграммов – все количество, которое у меня было, – напугали меня до чертиков за несколько минут до того, как вы вошли.
Мы с Лесли переглянулись и покачали головами.
– Возможно, я поступил неразумно, сделав себе такую большую инъекцию, когда организм был утомлен из-за жары и напряженной работы, – признал Крейг. – А может, последний добавленный центиграмм усилил действие пяти ранее введенных; в общем, был момент, когда я по-настоящему испугался, что этот дополнительный центиграмм станет летальным и мои эксперименты завершатся навсегда. В течение трех минут после инъекции слабость и головокружение стали настолько сильными, что я, казалось, не мог даже встать со стула. Еще через минуту меня охватила огромная усталость и началось серьезное нарушение дыхания, так что я понял, что необходимо встать, походить и помахать руками – все что угодно, лишь бы двигаться. Мои легкие словно склеились, мышцы груди отказывались работать. Все поплыло перед глазами, и вскоре пришлось ходить взад-вперед по лаборатории заплетающимися шагами, крепко держась за край стола, чтобы не упасть. Я подумал о баллоне с кислородом, и мне удалось подползти к нему и открыть. Я стал дышать кислородом, и мне казалось, что я провел несколько часов, пытаясь восстановить дыхание. Это напомнило мне ощущения, испытанные однажды в пещере Ветра Ниагары, где воды в атмосфере больше, чем воздуха. Часы показывали, что это длилось не более двадцати минут, но эти двадцать минут я никогда не забуду. Советую тебе, Лесли: если окажешься настолько безрассуден, чтобы повторить этот эксперимент, оставайся в пределах пяти центиграммов.
– Поверь мне, я лучше потеряю работу, чем буду ставить на себе такие опыты, – заявил коронер. – Но сколько вещества было введено Мендосе?
– Не могу сказать, – ответил Крейг. – Должно быть, намного больше, чем я ввел себе. Шесть центиграммов, которые я извлек из этих небольших образцов, являются всего лишь девятью десятыми грана. И ты видишь, какой эффект они произвели. Думаю, я ответил на твой вопрос?
Доктор Лесли был слишком ошеломлен, чтобы говорить.
– Но что это за смертельный яд, которым отравили Мендосу? – удалось мне выдавить из себя вопрос.
– Вы привезли его образец из музея естественной истории, – ответил Крейг. – Это вещество возникает в небольшой пустой тыкве – калебасе. Это черноватое, хрупкое вещество покрывает изнутри стенки тыквы, будто высохшая пленка, оставшаяся после жидкости, залитой в тыкву. Технология его изготовления примерно так и выглядит, это длительный и во многом секретный процесс, требующий специальных навыков.
Он поставил тыкву на край стола, чтобы мы смогли поближе рассмотреть ее. Я боялся даже взглянуть на этот черный осадок.
– Знаменитый путешественник сэр Роберт Шомбург[4] первым привез его в Европу, и Дарвин описал его. Теперь это предмет торговли, его используют фармацевты Соединенных Штатов в качестве сердечного стимулятора, хотя, конечно, только в очень незначительных количествах. – Крейг открыл книгу на отмеченном месте. – Вот отчет о действии этого яда, – пояснил он. – Однажды двое туземцев охотились. Они были вооружены духовыми трубками и колчанами, полными дротиков из тонких обожженных бамбуковых палочек с наконечниками, отравленными этим ядом. Один из них выстрелил дротиком в животное, но промахнулся. Дротик пролетел выше, отскочил от дерева и уколол самого охотника. Вот как другой туземец описал, что было дальше: «Квакка вынимает дротик из плеча. Ни единого слова. Вставляет его в свой колчан и бросает колчан в ручей. Отдает мне духовую трубку, сделанную для его маленького сына. Говорит мне попрощаться с его женой и всей деревней. Затем он ложится. Его язык больше не говорит. Его глаза ничего не видят. Он складывает руки. Он медленно переворачивается. Его губы беззвучно шевелятся. Я слышу, что его сердце бьется быстро, а затем медленно. Потом останавливается. Квакка в последний раз выстрелил дротиком урали».
Мы с Лесли смотрели на Кеннеди, глубоко впечатленные
