бывает чаще, а вот свежие фрукты, кажется, стоят на столе весь день. Состояние бодрое, мозг активный, с голоду никак не умрёшь, но растолстеешь вряд ли. Хотя, наверное, это в плюс: дома меня перекармливали.
– Она сказала, что Диня сам пошёл к ней за услугами по избавлению от алкогольной зависимости.
– Пошёл сам, это правда, – кивала Светлана, отщипывая виноград по ягодке, – только не за лечением, а за тем, что здесь ему никак не светит. Герман, скажи!
– Это могут быть сплетни, – смущённо опустил взгляд наш великан. – У них что-то вроде дружеской любви или любовной дружбы. Он так сбегает раз-два в год, и чаще всего, когда очень нужен на работе. Ну а она как женщина всячески пытается его удержать.
…Господи, как, оказывается, всё просто. Я-то напридумывал себе сложностей там, где имели место обычные человеческие отношения. Мне ведь даже не пришло в голову поискать табличку на заборе, а она там наверняка есть, с тем же перечнем услуг и фамилией хозяйки.
Потом, как помнится, сразу же на пороге дома меня окутали странные запахи, мягкая медитативная музыка, и не догадаться, куда я попал, было попросту невозможно. Живые огни, тематическая подборка картин, домашние фокусы, рассчитанные на восприимчивого зрителя. Хозяйки столичных магических салонов ещё и не такие шоу устраивают для клиентов.
Получается, что следователь Ладыженский из районного управления полиции в чём-то был прав, а вот я самонадеян, глуп и слегка нетрезв. Ну, или чуточку более чем слегка…
– Да, нескучно у вас здесь.
– У нас здесь весело, это же Крым! – ответили мне, и в сад широким шагом вошёл наш директор. Вокруг сразу стало светлее, теснее и шумнее, если можно так выразиться.
Феоктист Эдуардович был одет в знакомый костюм мятого льна, сандалии на босу ногу, неизменные тёмные очки и золотистое канотье. Вот шляпу на нём я раньше не видел, на его упрямых кудрях она смотрелась несколько нелепо. Что, впрочем, ни капельки никого не смущало. Я тоже просто улыбнулся и привстал из-за стола.
– О, видят ли глаза мои героя, который, вновь на подвиг собираясь, пошёл землёй неведомой и водами столь бурными, что страшно, деяние отважное свершив? Ведь были на пути и Сциллы, и Харибды, циклопы злобные, и фурии, что мечут в нас бранные слова и нечистоты? Наш Александр пробивал щиты, не убоялся медноострых копий и бронзовых мечей, в лицо сверкавших. Но друга возвратил в родную гавань…
– В гавань он набрался по дороге, – поправил я.
– Гекзаметром, гекзаметром, таковы правила игры! – шеф погрозил мне пальчиком.
– Да, в гавань он набрался по дороге. Причём два взрослых пса, с кошмарными зубами, добрейшими сердцами и улыбкой, его сдержать ни разу не смогли. Но Мила Эдуардовна отважно доставила всех нас к дверям музея. Мы тут, на месте, а она в делах. Что до Гекаты… было жутковато, но в целом стильно: этика, дизайн. Надеюсь, что и цены там доступны?
Директор уставился на меня как на конченого дебила, потом перевёл взгляд на припухших сотрудников, следом – на храпящего Денисыча, достал носовой платок, вытер капельки пота со лба и неожиданно громко рассмеялся:
– А вы умеете повеселить, Грин! Уверен, что и коллектив это ценит.
– У меня остались монеты, возьмите…
– Оставьте себе, ещё пригодятся, уверяю вас. Да садитесь уже, я тоже слегка перекушу. Как раз и расскажете всё в подробностях!
Что ж, как говорится, мне вновь пришлось начать рассказ а limine, то есть с новой строки. Но никто не был против. Герман со Светланой с удовольствием послушали ещё раз. Директор хлопал в ладоши, на столе появилось вино, мы смеялись, шумели, беззлобно подкалывая друг друга, пока заплетающийся язык нашего полиглота громко не выдал:
– Он… он всё в-врёт!
– Ну да, дорогая, я никак не мог ожидать, что она окажется столь тщеславной!
– Вообще-то, она твоя сестра.
– Как и твоя тоже.
– Дальняя!
– Седьмая вода на киселе.
– И знаешь, милый, то, что ты называешь тщеславием, – это просто любовь к порядку.
– Она отпустила его. Отпустила их обоих! А мы о чём договаривались?
– Но ведь он был безупречно вежлив. У неё свои правила.
– Она могла сделать с ним всё что угодно! Убить, расчленить, изнасиловать…
– Ты не понимаешь, этот человечишка проявил такт.
– И что?!
– Ой, всё…
– Она дура!
– И ты рискнёшь повторить ей это вслух?
– Я?! Запросто! Потому что всё, что бы она ни сделала со мной, получишь и ты!
– Не всё, милый, ровно половину.
– И ты будешь ходить на одной ноге, с одной рукой, одним глазом, одной…
– Довольно! Мне это не нужно, я не собираюсь тебя ей сдавать.
– Докажи!
– Чем?
– Ты знаешь.
– Пошляк.
– И?
– Обожаю это делать…
…Разумеется, он объяснился. И само собой, уже через пару минут мне хотелось дать ему в рог! Земнов и Гребнева сидели с выпученными глазами, словно два ёжика с диареей под одним кустиком. Феоктист Эдуардович являл собой исключительно божественную безмятежность, и почему-то это было весьма пугающим. А Диня пел, запрокинув голову, словно учёный дрозд в серебряной клетке зоомагазина на каких-нибудь Елисейских Полях:
– Он всё врёт, меня оклеветали, всё было не так!
Если коротко, то, по его словам, никуда он добровольно не уходил, а был украден шестью, семью, нет, двенадцатью вооружёнными ниндзями в чёрном. Бой был кровавым и жестоким, наш сотрудник дрался как лев, но никто из нас (предателей!) не пришёл к нему на помощь.
В плену Гекаты он подвергался бесчеловечным пыткам в виде сексуального насилия с её стороны, не имея возможности сделать даже глоток вина для поддержания сил. Ему кололи виагру литрами прямо в вену! Он рвал цепи, он героически хохотал, он плевал в лицо своей (палачке? палачихе?) мучительнице, обзывая её страшными словами на одном из забытых диалектов языка древних эвенков!
А потом появился я, тот самый низкий обманщик и трус…
Я заискивал перед хозяйкой дома, хвалил её плохенькую галерею, сидел за её столом и грелся у её камина, пока моего друга (зему, бро, почти брата!) избивали у меня на глазах. Когда же храбрый Диня, пользуясь тем, что я слизываю человеческую кровь с пальцев ног Гекаты и она чуть отвлеклась, швырнул кресло в камин, подняв тучу золы и пепла! Представляете? Так вот в тот момент, когда она расчихалась, он сумел сбросить стокилограммовые кандалы, подхватить упирающегося и царапающегося меня, бежать со мной на плече полтора километра, плутая в лабиринте и уворачиваясь от отравленных стрел. Потом через весь двор его гнали своры лигурийских собак, роняющих пену бешенства на каменные плиты, но ему удалось
