— Вы ко мне? — не скрывая удивления, спросила я. Существо испуганно кивнуло. — Присаживайтесь.
Девушка неловко устроилась на краешке стула. Пальцы нервно теребили ремень портфеля. Странно, я совсем ее не помню.
— Я Лена. Крапивина, — едва слышно сказала гостья. — Учусь на вечернем. Первый курс.
Все понятно: сейчас начнется жалобная песня о том, что работать приходится день и ночь, так как она содержит престарелых родителей (малолетних детей), в общем, на учебу времени не остается. Сессию не сдала, поэтому не могла бы я продлить сроки сдачи зачетов и экзаменов. Обычно таких просителей сразу же выставляю за дверь, но в этой девочке была такая трогательная обреченность, что я решила сделать исключение.
— Что вы, Стефания Андреевна! Я же отличница! — в голосе серой мышки прозвучала гордость.
— Тогда в чем дело? Что вас привело? — скулы свело от приступа гуманности. Сентиментальной становлюсь, и это меня пугает.
— Я по поводу смерти Коли, — в ее щенячьих глазах застыло искренне и глубокое горе. — Наверное, я вам должна кое-что рассказать, а больше мне не к кому пойти.
— Епишина? Какое, собственно, отношение вы имеете к Епишину? — сдержать любопытства так и не удалось, а ведь очень хотелось.
— Да как вам сказать… Я его жена. То есть теперь уже вдова. Кажется, это так называется?
ГЛАВА 7Ей пришлось показать свидетельство о браке, чтобы я поверила в очевидное, но невероятное. Но это действительно оказалось правдой. Она не лгала. Елена Крапивина (фамилию она так и не сменила) являлась законной женой Николая Епишина. Причем вот уже три месяца. И все равно — не верится. Серая мышка и золотой мальчик.
Я закрыла кабинет на ключ, подошла к бару и плеснула немного коньяка в два бокала. Думала, откажется, но Крапивина безропотно взяла протянутый коньяк, правда, подумав, и заметив, что я отвернулась, поменяла бокалы, и только потом пригубила. Всегда говорила, что зеркала в кабинетах позволяют нам чувствовать себя особенными: я все вижу, я все знаю, ничего никому не скажу. Неужели Лена боится, что я ее отравлю? Бред! Мы встретились с ней взглядами, и я вдруг вздрогнула от ненависти, промелькнувшей в тусклых глазках.
Она — его жена.
— Вот так новость! — я осушила свою порцию и налила еще. — Родители знают?
Она мотнула головой.
— Только вы. Он всегда говорил, что это будет нашей маленькой тайной. Потому и фамилию сменить не разрешил. Чтобы никто не догадался.
— А ты? Почему согласилась? Что это за дело: вышла замуж, а фамилию не сменила (во мне вдруг проснулась бабушка Клара). Непорядок! Да поставь портфель! — я никак не могла обращаться к ней на "вы". — Никуда он от тебя не убежит!
Сумка с коротким ударом упала на пол.
— Это Коля мне подарил. На первое сентября.
Господи, как трогательно! Я сейчас расплачусь от умиления. Но, встретив опять этот внимательный ненавидящий взгляд, мысленно осеклась. К черту иронию, в конце концов, этот ребенок пришел ко мне за помощью. Ей ведь больше не к кому пойти.
— А ты? Тоже ему подарила портфель? Или ручку "Паркер"?
— На настоящий "Паркер" у меня денег нет, а на дешевый — какой смысл тратиться. Все равно не станет пользоваться. Коля только красивые и дорогие вещи любил. Считал, что в мужчине должен быть стиль, а стиль — это грамотно подобранные мелочи.
Лучше промолчать: иначе ведь брякну очередную глупость, а потом вновь начну жалеть. Крапивина тем временем перешла на экзальтированный шепот:
— Я ему себя подарила. Всю! Без остатка! Я его просто любила. Вы не подумайте, Стефания Андреевна, я была на все согласна. Даже без штампа. И замуж не хотела. Честно-честно, это он настоял. Сказал, что в случае его смерти наш брак меня защитит. Словно в воду глядел.
Угу, так-то оно так, только заикнись Крапивина об этом штампике, родители Епишина мигом ее съедят. Вместе с подаренным портфелем. Чтоб улик не оставлять. И никто никогда не узнает о маленькой девочке Леночке. Ушла из дома, и не вернулась. Папа у Коли — ух, сразу мороз по коже. Ни слова больше про папу Коли. Меньше говоришь — дольше проживешь.
— Как вы познакомились?
Елена смущенно потупилась:
— Случайно. Это вообще очень странная история. Даже не знаю, с чего начать.
— Начни с самого начала, — посоветовала я. — С себя.
Всю свою жизнь Елена ощущала себя серой незаметной мышкой, похожей на скучный серый гранит. Родители Лены погибли в геологической экспедиции, воспитывала ее грубоватая, но добрая тетка, приехавшая из деревни. Правда, воспитание сводилось лишь к покупке бесформенной одежды и невкусных продуктов. Манка — на завтрак, овсянка — на обед, перловка — на ужин. Уроки, приготовление сносного обеда, маленькие девчачьи развлечения — все это было на совести Елены. Тетка на такие мелочи не обращала внимания. У нее огород — летом, и помидоры на подоконнике зимой. Все остальное, вне жизни. Надо сказать, со своими обязанностями — покормить и развлечь себя Лена справлялась довольно блестяще. Уроки делались вовремя и хорошо, обеды — от раза к разу к разу становились вкуснее, а вместо развлечений Лена придумывала яркие и забавные истории. Точнее одну историю. О некрасивой серенькой Золушке, которая однажды находит свое женское счастье и становится пусть и не прекрасной, но все же принцессой.
Когда девушке исполнилось семнадцать, тетка собрала вещи и уехала в деревню. Судьба племянницы ее больше не интересовала, долг по отношению к умершей сестре она с лихвой выполнила и теперь с чистой совестью могла выращивать помидоры и кабачки на отведенных двенадцати сотках. Так сказать, без отрыва от производства.
Лена осталась одна в запущенной однокомнатной квартире. Устроилась на работу — уборщицей. Больше никуда не брали. Об институте даже и не думала: какой институт, себя бы прокормить, а на стипендию вряд ли проживешь, даже повышенную.
Работы своей стеснялась, но, скрипя сердце мыла полы в магазинах, библиотеках, кинотеатрах, залах игровых автоматов. Драила стенки, плинтуса, протирала стекла, пылесосила и… мечтала о чуде. Вот однажды распахнется дверь, и войдет он. Ее личный принц, дарованный судьбой за честный труд и тяжелое детство. Увидит ее и уведет с собой в новый, дивный мир, где пахнет розами, а не грязной водой и дешевым порошком. Лена ненавидела этот запах. Ненавидела, когда по кончикам пальцев скатывались желтоватые мыльные хлопья и затем с тяжелым плюхом падали в ведро. Она чувствовала их вонючую слизь даже сквозь перчатки. И все равно проходил день, другой, она снова, раскорячившись, орудовала половой тряпкой, украдкой поглядывая на дверь. Предчувствую тебя! Пускай года проходят мимо! Предчувствую тебя.
