делала?
А потом смотрю через окно в комнату, надеясь, что балкон будет надежной защитой до последнего.
Урод перестает дергать ручку, но он почему-то шарит по моим вещам на комоде. Мне так противно, что хочется плакать. Там стоит косметика, духи, какие-то недорогие, но всё-таки украшения… И он всё это трогает, бросает на пол, словно что-то ищет. Ограбить решил? Так было бы что брать. Все сбережения на карте, а вещей дорогих у меня отродясь не было.
А потом я вижу и понимаю, что он искал. Что-то, чем сможет разбить стекло. В его безумных глазах плещется веселье, когда он находит большую тяжелую вазу и идет с ней ко мне, растягивая губы в жуткой улыбке.
Он замахивается. Ваза, просто огромная, тяжеленная и, кажется, сделанная из камня ваза летит в мою сторону.
Я успеваю только отпрыгнуть и закрыть уши, когда слышу звон разбитого стекла.
Забиваюсь в угол, закрывая голову руками и беззвучно плачу. Звон до сих пор стоит в ушах, и я не слышу ничего, кроме этого жуткого звука.
Я не знаю, сколько проходит времени, когда чувствую на плечах чьи-то руки. Мне хочется орать и обиваться, но до слуха доносится обеспокоенное “Принцесса”, и я понимаю, что бояться мне больше нечего.
Поднимаю взгляд и вижу Мирослава Сергеевича. Он, мягко говоря, в ужасе, а я… Я вообще даже не понимаю, где.
Осматриваюсь. Всё в ужасном состоянии, всё раскидано, повсюду стекла, вещи… И мужик лежит посреди комнаты. Без сознания.
— Поехали? — спрашивает меня, и я просто киваю. Поехали. Только бы быстрее отсюда уйти.
Глава 12. Мирослав
Нет таких слов, которыми можно было бы хотя бы немного похоже описать мои эмоции. Их просто не существует в природе.
Повезло, что я не успел уехать. Только-только выехал со двора, когда Соня вся в слезах позвонила. Я пока бежал к ней, придумал уже всё самое страшное, что только могло быть.
Залетел в квартиру — а там картина маслом. Полно каких-то непонятных людей, клубы дыма от сигарет, противный смех, запах алкоголя. А потом звук. Стремный звук, грохот разбивающегося стекла.
Я сразу полетел туда и как в тумане схватил какого-то мудака за руку и откинул его от балкона, на котором свернувшись в клубочек сидела Соня. Он ударился головой обо что-то и отрубился сразу же, но мне в целом было плевать, даже если он от этой травмы на месте сдохнет.
От происходившего вокруг кошмара дыбом стояли волосы. Как люди, родные люди могут спокойно бухать, когда в соседней комнате чуть не убивают девчонку? Мне хотелось орать на всех и выкидывать с балкона, но первой задачей была Соня. Испуганная, заплаканная.
Я усадил ее в машину, дал бутылку воды и вернулся в квартиру. Нужно что-то с этим делать, иначе завтра ее реально просто могут убить к черту.
Как часто она видит такой ужас? Как давно это продолжается? Она выросла в таком ужасе, или когда-то было иначе? Я был уверен, что она росла как тепличный цветок, но увиденной сейчас заставляет задуматься, так ли это было.
Соня не хотела отпускать меня обратно в квартиру, но я велел ей вызвать полицию и спокойно ждать меня, потому что решить всё это в любом случае надо.
Уродец пришел в себя и полетел с лестницы сразу же, а те люди продолжали бухать и веселиться, словно ничего не происходило и вовсе.
Выглядываю на улицу, чтобы убедиться, что с Соней всё в порядке, и возвращаюсь обратно. Мудак лежит снова без сознания на ступеньках на втором этаже и я просто переступаю его и захожу в квартиру.
— На выход, быстро! — говорю громко, чтобы меня услышали. Они смеются и несут какую-то чушь, им не до меня и не до чего угодно другого. — Вечеринка закончилась.
— Кто сказал? — спрашивает какой-то мужик, наконец-то поворачиваясь ко мне.
— Я сказал.
Уходить они не собираются до тех пор, пока я не даю одному из них в морду. Сопротивление никто не оказывает, они все в дрова, у них банально нет сил. На то, чтобы избавиться от всех лишних уходит примерно минут десять. Они падают на ходу и все хотят залить в себя ещё стопку перед уходом. Мерзость.
За Соню не переживаю. Она сидит в закрытой и тонированной машине на другой стороне от входа в дом — я переставил тачку. Поэтому дожидаюсь, когда в квартире остаётся только двое. Вот они. Родственнички. Смотрят на меня с подозрением, презрением и непониманием, кто я такой и что мне от них надо.
— Ты кто такой? — наконец-то оживает мужик. Я не знаю, как его зовут, но в целом мне плевать, есть ли у него вообще имя. Для меня он не особо может считаться человеком.
— Меня зовут Мирослав. Я… — думаю, как представиться получше. Начальник Сони? Я тогда никакого авторитета, а тем более угрозы для них не представлю. Нужно что-то существенное. Придется легенду для Марины вынимать из рамок. — Я жених Сони.
— Соньки-то? — удивляется женщина. — Надо же, дура дурой, а мужика отхватила себе.
Это Соня дура? Ничего себе заявление.
— Ради бабок ноги раздвинула, — со злостью говорит мужик, — Выросла шлюхой.
Я не успеваю ничего понять или придумать, как буду действовать. Я просто хватаю его за ткань какой-то застиранной кофты, поднимаю со стула и прижимаю к стене, припечатав затылком.
По венам от злости вместо крови лава течет. Как мне обидно за неё… как меня выворачивает от ненависти к этим людям за то, что бедная девочка переживала с ними.
— Ещё хоть один раз, — говорю ему, встряхивая за грудки, — что-то подобное я услышу, ты полетишь с лестницы следом за своим дружком.
— Отпусти его, отпусти! — вопит женщина, цепляясь за мои руки.
— Лучше бы ты так волновалась, когда полчаса назад ваш дружок в соседней комнате хотел Соню изнасиловать! Где вас, блять, только делают таких уродов.
Отталкиваю мужика и выхожу оттуда, наполненный уже не просто злостью, а ненавистью. Надо успокоиться. Соне и так тяжело, ей нужен спокойный, а не психованный я.
Торможу между лестничными пролетами. Дышу. Слышу звуки ссоры из квартиры Сони. Выясняют что-то… надеюсь то, кто из них больший урод. Если так, то будет ничья.
Успокаиваюсь и возвращаюсь к Соне. Замечаю, что мудака на ступеньках уже нет. Дружки, видимо, забрали.
Сонечка сидит на переднем сиденьи и держит бутылку воды в руках так крепко, словно та может стать ее спасением, не меньше. В глазах пустота, на щеке
