найдется, Крампус с мешком подарочков, браконьер с капканами наперевес.
Конечно, съездит. Эта неделя уже выдыхает последние дни, лучше на следующей – вот Настя разберется со своим расписанием, и будет понятно. Сейчас-то ничего не понятно, сами понимаете, мне не выдали еще ничего, не прислали. Может быть, в субботу?
– По субботам не работает, – обрубили. – И с Двадцать третьим ей поможешь? Уже скоро. И комитету с собранием?
– Так, знаешь. С праздником и комитетом ей вполне может помочь кто-то другой, сколько можно.
– [Й’оп пл’иииат’] – Крис мотнула головой. – Она только меня и терпит, потому что ты ей помогаешь с этой всей организационной хренью!
– Так сделай так, чтобы она терпела тебя по другим причинам. – Настя отпила из бокала. – Как насчет оценок, например?
– Ты не понимаешь, ее терпеть невозможно!
– Не думаю, что из-за Клары Леонидовны мы должны менять нашу жизнь. – Настя посмотрела на Сережу, но тот уже с минуту последней картофелиной возил по остаткам соуса.
– Я тебе как-нибудь так же и отвечу. – Крис встала. Помидоры полетели в ведро, тарелка заняла выемку в посудомойке. Собралась уходить.
– Если уж на то пошло, барышня, если мы говорим, что нас не устраивает, то можно от тебя не будет всё время нести сигаретами? Как от какого-то старика!
– Да-да, меняй тему.
– Нет, стоп, я тебе сколько раз говорила? Шестнадцать, а ты куришь так, что вся кухня воняет!
– Я просто попробовала, мне не понравилось.
– Кристина!
– Ладно-ладно, я поняла. Что-то еще?
– Тон попроще, если можно.
Крис отдала матери честь и вышла из кухни. Косички с вплетенными ленточками взлетели и упали на плечи.
Господи, она же их расплетает, когда моет, правда? Насколько это гигиенично вообще? Да и выглядит как… – Настя на секунду залипла.
– Она что, не понимает, что я же о ней… что я же ей лучше хочу? Кто курит в шестнадцать?!
– Мы, например. Все мы курили в шестнадцать.
– А потом что? У нее в вещах найду жгут и ложку?!
– Если бы ты не копалась в ее вещах…
– В подоле принесет?!
– Чтобы принести в подоле, нужен подол. Это во-первых…
– Мне кажется, тут не до шуток, Сереж.
– Да она сама у тебя внебрачная! В смысле у тебя самой…
– О да, Сережа. Да, спасибо, что напомнил.
– Нет, я про то, что требовать от нее…
– Внебрачная, да, потому что он козел! А не потому, что я. Как будто ты не знаешь.
Сережа кивнул, смотря перед собой.
– Еще недавно ты сам на нее наезжал.
– Это было до того, как начала наезжать ты. Не могут же ее терроризировать две трети этой квартиры. И я ей всё говорил по делу.
– …Ладно. Я просто хочу, чтобы она… Ты же понимаешь?
Он снова кивнул. Помолчал полминуты.
– Ланч с Юсуфовыми, помнишь? Семейный ланч, – сказал Сережа. Медленно.
Если он звал ее, значит, деньги. Это Настя запомнила: звал он ее периодически, когда решал, что она может стать вишенкой на денежном торте, оливкой в воображаемом финансовом мартини.
– Хорошо, без проблем. Я буду.
– Ты не спросила когда.
– Это неважно. Я сказала, что буду. Ты попросил, и я буду.
– Ты прошлый пропустила, – смотрел на нее через забрало – между сведенными бровями и бокалом вина.
– Да, я помню, Сережа. Этот не пропущу. Только не в понедельник. Там мне надо занять рабочее место, войти во вкус, в смысле в курс.
– Ну, хорошо, – встал, взял со стола тарелки.
– Сережа.
– Что?
– Я понимаю вас… вашу… но за меня-то вы рады?
– Ладно, я скажу… Ты что, специально это? Делаешь, – поставил обратно. – Сейчас, когда мы только начали налаживать?
– Налаживать?
– Ты прекрасно поняла.
– …Мне приятно, точнее, я ценю, что ты делаешь, спасибо. Спасибо тебе за это. Но… я ведь тоже стараюсь, знаешь. И именно поэтому мне это нужно. – У Насти заперебирались пальцы. – Мне нужно пойти куда-то, поработать там, отвлечься. Не думая, как бы… подумать, точнее. Я же не говорю, что навсегда, что до пенсии буду там прям работать, да?
– Ну. Да, – тарелки обратно в руки[13]. – Ладно.
– Это ладно – ты как бы разрешил мне? Или смирился?
– Просто ладно, Насть.
– Ладно. …Ты так и не ответил.
– На что?
– За меня вы рады?
– Рады, рады. Рады мы за тебя. До усрачки.
– И Крис?
Сережа молчал. Насте показалось, что она слышала протяжный вздох, но не решилась бы сказать точно: Сережа включил посудомойку, и та загудела.
– Думаю, да. И Крис.
И тоже вышел из кухни.
Когда Настя завернула из коридора и вынырнула в гостиной – большой, обычно хорошо освещенной, но сейчас зашторенной, – Сережа с Крис сидели на диване перед телевизором, спиной к Насте. Смотрели на переливающуюся плазму в полстены.
– Ребят… А я торт приготовила, – наигранно весело сказала Настя.
Ребята к ней не обернулись.
И почему торт? В жизни торты не пекла. Даже не умела. А тут – нате.
– Эй… – неуверенно позвала Настя. Ее муж с ее дочерью неотрывно смотрели какой-то кислотно-яркий мультфильм. Обижаются, поняла она. – Ну чего вы?
Настя подошла к ним сбоку, тронула Сережу с Крис за плечо. Те повернулись к ней. Посмотрели на нее бессмысленными глазами.
От шока Настя уронила торт. С ума сойти, она и забыла, что принесла его с собой. Тарелка разбилась, и торт размазался по ковру, остался лежать небольшим кремовым сугробом.
Сережа с Крис смотрели на нее из-под сильно выпирающих лбов, глубоко посаженные глаза чуть косили, а рты приоткрылись.
– Вы на диагностику? – спросил Сережа.
Настя пятилась, хватая руками воздух, пытаясь ухватиться за что-то, чтобы не упасть. Под их взглядами она вре́залась спиной в стену. Нет, пыталась сказать она, какая еще диагностика, вы что, с ума посходили?! Боковым зрением уловила движение в зеркале и повернулась к нему. Из зеркала на нее смотрело такое же деформированное лицо, как у мужа и дочки, только – ее.
– Я… Наверное… – сказала она, чувствуя, что за нее говорит что-то другое, что-то снаружи нее, а то, что хочет сказать она, в слова не облекается. – Наверное, на диагностику, – а куда еще-то, получается?
– Все здесь на диагностику, – кивнула Крис.
– Садись, – сказал Сережа. – За нами скоро придут.
– Кто… придет? – спросила Настя, садясь рядом.
Муж обернулся:
– Ты.
Насте показалось, что она проснулась от сильного стука. Будто кто-то бешено колотил в дверь. Сердце быстро билось в груди, как мячик в трясущейся коробке. Настя привстала и через несколько секунд поняла, что в три часа ночи стучать в дверь некому.
Рядом посапывал Сережа. Она осторожно перегнулась
