всё же внесёт изменения в силу табора, и мы сможем уехать.
— А если она есть, но прямо сейчас ты спугнул её во мне?
— Спугнул? А ты боишься?
— Нет, — мрачно усмехается Клара, — я злюсь.
— И это прекрасно.
У Клары сердце колотится в горле, но она убеждает себя, что найдёт выход в любом случае.
У Эрика подрагивают плечи, в мыслях всё ещё бьются её слова, такие твёрдые и острые, словно лезвия ножей.
Я не боюсь, а злюсь, я не боюсь, а злюсь, я не боюсь, а злюсь…
Почему он так не умеет?
Обряд начинается, ферсвинки танцуют, поют и смеются, ферсвины бьют в барабаны.
Клара ловит взгляд Лекса. Какой-то слишком открытый и ехидный для того, кто только что метался между шатрами, не зная где спрятаться от «чужаков».
Она прижмуривается и шипит, когда Поль оставляет на ладони глубокий порез.
Кровь эрлы Дагарда смешивается с кровью подсвинка Эрика.
И между ними всего на миг образуется золотистая цепь.
Клара впервые за обряд переводит взгляд на мальчишку и спрашивает:
— Тоже это чувствуешь?
Эрик несмело кивает.
Глава 17. Неправильное решение
Эрик чувствует, словно второе сердце бьётся в груди. Оно теплее, нежнее и больше. Слёзы льются ручьём, но с ними выходит и весь тот страх, что копился в нём с самого утра. Влажного, ничуть не холодного, по меркам Севера, куда табор заглядывал тоже. Небо было нежно-розовое, а лучи солума кроткими и дружелюбными. Его отпускали к Утёсу украсть важную для клана Харш вещь.
Но в замке что-то украли у него…
Или наоборот — подарили.
Эрик сглатывает.
В таборе все ферсвины связаны, их сила не похожа на ту, что достаётся людям, которые зовут себя магами.
Она общая, хотя и концентрируется в хозяине, Поле, его отце.
И Эрик больше… больше… её не чувствует.
Совершенно.
Вместо этого что-то новое ластится под кожей.
Поль ещё больше сереет и отступает на шаг. Верхняя губа приподнята, чёрные глаза сверкают гневом. Он сверлит Клару таким взглядом, что она понимает — мог бы убить, убил на месте.
— Какого дьявола ты натворила? — рычит он.
Клара глубоко дышит, будто пытаясь вытолкнуть из себя что-то инородное. Она бледная, и потемневшие полные губы перетягивают на себя всё внимание. Волосы чуть растрёпаны, в карих глазах мелькают золотые искорки.
Она догадывается, что произошло.
Не на уровне мыслей и ума, но на уровне предчувствия.
— Эрик, — голос дрожит, как бы она не пыталась приструнить его, — развяжи меня.
Все глядят внимательно, будто сами не до конца понимают, что происходит.
Он вздрагивает, морщится и рвано кивает.
Грубые ладони сами собой тянутся к ней. Спустя половину минуты Клара поднимается и окидывает табор властным, жгучим взглядом, от которого все будто бы становятся ниже.
Из горла вырывается клокочущий смех.
Бровь приподнимается.
Эрик уже видел это же выражение, когда она сидела в кресле и вязала игрушку на Урахад. Для него. Подумать только. Для воришки.
Она пугает его.
Чуть больше, чем обычно.
На каком-то совершенно ином уровне.
Но в то же время ему это нравится.
Х… Хоз… Хозяйка.
Хозяйка сильная.
Это хорошо.
— Итак, что мы имеем на данный момент? — улыбается Клара. — Я знаю, ферсвинам и ферам в принципе закон не писан, а? Вы думаете, что можете топтать наши земли, воровать вещи и людей, и это никак не аукнется. Ну что ж… Справедливость существует, если вы засомневаетесь в этом, вспомните, пожалуйста, этот день.
— Эрик… — подбегает к сыну Марта. — Сынок, как же так? Как же так? Ведьма, — переводит взгляд на ту, которой хотела стать второй матерью, и едва не кидается на неё. — Что ты сделала? Что ты натворила?
— Не трожь её, — шепчет Поль. Устало, безразлично, будто проигран и бой, и война, и мир. — Если она пострадает, это скажется и на нём. Если умрёт — он долго не протянет.
— Она должна была стать одной из нас, а не забирать нашего мальчика!
Клара даёт волю смеху. Злому жестокому и совершенно очаровательному.
Поль едва заметно вздрагивает. Повадки её отца. Смотреть противно.
— Что, может быть, кто-то ещё хочет обручиться со мной? Я не против нескольких фамильяров!
— Это невозможно! — возражает Беливер.
— Я бы так не сказал, — выдыхает Поль. — Собираемся.
— А как же наш мальчик? А как же ты поедешь? — причитает Марта.
Старший сын обнимает её.
Хозяин табора ничего не отвечает, он бросает странный взгляд на Эрика, словно винит его в произошедшем.
Тот икает.
Разве ферсвин может быть фамиляром? Он ведь не животное!
И что, теперь ему не уехать с семьёй?
Он принадлежит Кларе Харш?
— В-вы… дадите им уйти? — шепчет, боясь поднять на неё глаза.
— Не знаю, — отзывается она. — Пока я не могу им помешать. Не хочу, чтобы они решили избавиться от нас обоих.
— Они… не такие.
— Давай, — улыбается она, — защищай их.
Эрик вжимает голову в плечи. Он начинает привыкать к хозяйке.
И к мысли о том, что она не будет относиться к ошибкам с лёгкостью.
Марту оттаскиваю подальше, передвижная деревенька укладывается в повозки за несколько минут.
Ещё немного, и табор исчезнет.
Словно его никогда здесь и не было.
Клара дует на замёрзшие пальцы и вздрагивает, когда к одному из оставшихся шатров подбирается огромный, пепельный волк, глаза которого сверкают в свете солума.
— Марк?
Глава 18. Причины не обнимать волка
Что-то подсказывает Кларе, что она не ошибается.
Хочется выдохнуть от облегчения, что с Марком всё в порядке, а затем достать револьвер и опустошить барабан, ведь он в то же время громадный, опасный зверь на мягких лапах. Или так только о кошках говорят?
Неосознанно эрла Дагарда отступает на шаг. Затем прочищает горло, но не находит слов, чтобы провести их сквозь него.
Он снова возвращается к месту великого противостояния маленькой леди и кучи ферсвинов. Снова сверлит её тяжёлым взглядом. Снова всё ясно без слов.
Хотя нет, не ясно.
— Он… — шепчет Эрик, помня о том, что она знает о магическом мире мало, — ну это… оборотень.
Клара хмыкает.
— Правда? — вскидывается. — А я думала, что тролль. Ему бы очень пошло.
— Тролль… — тянет подсвинок глухо и щурится, чтобы вглядеться. — Ну, может быть, но они обычно из клапанов не выходят… Нет, он всё-таки оборотень. Кажется, оборотень-маг.
Клара вздыхает.
— Что ещё расскажешь?
Ей кажется, что чёртов Марк Харш ухмыляется своей клыкастой пастью.
Зато как она была справедлива, мелькает в голове мысль, когда называла его щенком.
Теперь будет что
