– Зачем?
– Чтобы дать мне совет.
– Какой совет? – не понял Рауль.
– Могу я подать на автора в суд или нет.
– Надо будет в юридических справочниках покопаться, – вздохнул Шабрие. – Я что, Мейер, в долгу перед тобой?
– Шестикратном, – с чувством произнес Мейер. – Как минимум несколько раз, когда мы брали преступников, я мог выдернуть тебя из постели в три часа ночи. А что? Подозреваемый задержан, изволь как представитель прокуратуры прибыть в участок и оформить все честь по чести. Я же тебе, рискуя собственной шкурой, давал высыпаться до утра. И теперь, Ролли, прошу об ответной любезности. Я не хочу тратить время, разоряться на дорогущего адвоката по авторскому праву. Я просто хочу получить простой ответ: имею ли я право засудить человека, который присвоил вымышленному персонажу мои фамилию и имя, те самые, что стоят у меня в свидетельстве о рождении, выданном департаментом здравоохранения! Это ведь я Мейер Мейер! Я живой человек! Неужели тебе так сложно сделать то, о чем я прошу?
– Ладно, ладно, не заводись, – успокаивающе промолвил Шабрие.
– Это кто заводится? – взвился Мейер.
– Короче, я посмотрю, что там сказано в законах, и перезвоню тебе.
– Когда?
– Со временем.
– Ладно, в следующий раз, когда мы посреди ночи задержим преступника и будет твоя смена, не надейся, что я дам тебе до утра нежиться в постели. Все будет строго по закону. Поедешь к нам сюда как миленький. Я больше…
– Ладно, ладно, – оборвал его Шабрие, – позвоню тебе завтра. – Рауль помолчал. – Тебе что, сказать, во сколько я позвоню?
– Во сколько? – спросил Мейер.
* * *
Помимо того, что хозяйку дома мучил артрит, она ненавидела зиму и не испытывала теплых чувств к стражам закона. Поэтому прямо с порога заявила Хоузу, что, начиная с прошлого вечера, когда застрелили какую-то шишку, она не знает покоя, полицейские ей житья не дают. Неужели так сложно оставить пожилую женщину в покое? Хоуз уже успел наслушаться подобных речей от прочих владельцев домов на той улице. Тяжело вздохнув, он терпеливо объяснил, что служба есть служба, он просто выполняет свой долг и не сомневается, что дама окажет всяческое содействие в поимке преступника. На это старуха ответила, что городом управляют продажные сволочи, и, даже если их всех перестреляют, она плакать не станет и будет спать столь же крепко, как и прежде.
Хоуз к этому моменту обошел четыре совершенно одинаковых, видавших виды многоквартирных дома, выходивших окнами на новенькое, сверкающее стеклом здание филармонии, воплощавшее в себе триумф новейших архитектурных веяний (акустика в зале была так себе, но кому какое до этого дело). Широкая мраморная лестница филармонии прекрасно просматривалась из окон всех четырех зданий – все, кто поднимался или спускался по ней, были как на ладони. Убийца, всадивший две пули в голову Каупера, мог вести огонь, укрывшись в любом из этих домов. Полиция искала то место, откуда стреляли, по одной-единственной причине: преступник мог оставить после себя какие-нибудь улики. А улики, когда расследуешь дело об убийстве, штука достаточно важная.
Первым делом Хоуз уточнил у хозяйки, не сдавала ли она недавно квартиру или комнату высокому блондину со слуховым аппаратом.
– Сдавала, – кивнула старуха.
Ну что ж, для начала уже неплохо. Хоуз был опытным детективом и потому понимал: утвердительный ответ хозяйки – это очень большая удача.
– И кто он? – подался вперед детектив. – Вы знаете, как его зовут?
– Знаю, – кивнула старуха.
– И как же?
– Ореккьо. Морт Ореккьо.
Хоуз достал блокнот и принялся писать.
– Ореккьо, – медленно повторил он. – Морт? Это что, сокращение? Он не уточнил, от какого имени – Мортон или Мортимер?
– Он просто назвался Мортом, – твердо произнесла хозяйка дома, – Мортом Ореккьо. Он итальянец.
– С чего вы взяли?
– Раз фамилия заканчивается на «о», значит, итальянец.
– Вы так думаете? – изогнул бровь Хоуз. – Как насчет Шапиро?
– Считаете себя самым умным? – недовольно проворчала старуха.
– И в какой квартире этот Ореккьо проживал? – вернулся к делу Коттон.
– Не в квартире, а в комнате, – поправила его старуха. – Она на третьем этаже по фасаду.
– То есть с видом на филармонию?
– Да.
– Можно на нее взглянуть?
– Конечно, отчего же нет? Мне же больше нечем заняться, кроме как полицейским комнаты показывать.
Они стали подниматься по лестнице, провонявшей помоями и мочой. Сразу было видно, сколь огромное внимание очаровательная хозяйка дома уделяла чистоте. В коридоре царил холод, а края вентиляционных окошек покрывала изморозь. Всю дорогу до третьего этажа старуха, не умолкая, сетовала на артрит – кортизол не помогает, а паскудники-врачи знай потчуют ее обещаниями, как будто от них становится легче. Остановившись у двери, на которой красовались латунные цифры «31», хозяйка сунула руку в карман халата и принялась искать ключи. Дальше по коридору кто-то чуть приоткрыл дверь и сразу же ее захлопнул.
– Это кто? – спросил Хоуз.
– Вы о ком?
– Кто там живет в конце коридора? Там только что открыли дверь и тут же обратно закрыли.
– Это, наверное, Полли, – буркнула старуха, наконец отперев дверь.
Комната оказалась маленькой и какой-то безрадостной. У стены напротив двери стояла полутораспальная кровать под белым покрывалом. Над кроватью в рамке висела репродукция картины, изображавшей лесопилку, реку и овчарку, глядящую куда-то в небо. Справа от кровати стоял торшер с желтым грязным абажуром. Угол белого покрывала возле подушек был весь в пятнах – то ли от виски, то ли от блевотины. Напротив кровати находился одинокий комод, а над ним висело зеркало. Сверху комод был покрыт черными пятнами от потушенных сигарет. Зеркало с шелушащейся амальгамой все в черных точках. Вокруг сливного отверстия раковины, что белела рядом с комодом, образовалось большущее ржавое пятно.
– И долго он у вас жил? – спросил Хоуз.
– Он снял комнату три дня назад.
– Как расплачивался? Наличными или чеком?
– Наличными. Внес аванс. Заплатил вперед за всю неделю. Я сдаю жилье не меньше чем на неделю. Посуточная аренда не мой вариант.
– Ну еще бы, – фыркнул Хоуз.
– Знаю, что у вас на уме. Вы небось думаете, что раз у меня не дворец, то мне следует умерить аппетит и меньше привередничать. Ну да, может, у меня и не хоромы, зато все чистенько.
– Я заметил, – не без ехидства промолвил Коттон.
– Я имею в виду, что клопов у меня нет.
Детектив кивнул и подошел к окну. Жалюзи оказались с прорехами, а натяжной шнур отсутствовал. Протянув руку в перчатке, Хоуз взялся за низ жалюзи, поднял их и окинул взглядом улицу.
