мы же только что целовались! И я чувствовала, как ты…
— Яр, давай будем честными друг с другом? Я старше тебя на четырнадцать лет. И тот формат отношений, к которому я привык, тебе не подойдёт. Подстраиваться ни под кого я не собираюсь. Твой отец — дорогой мне человек. И мне бы не хотелось ссориться с ним из-за тебя.
— Почему ты уверен, что из-за меня вы обязательно поссоритесь с папой?
— Потому что знаю. Пора завязывать наш с тобой флирт, он переходит все границы. Лучше держись от меня подальше. И встречайся с мальчиками твоего возраста.
Ярина
Грудную клетку сжимает тисками. А от нахлынувших эмоций мне становится нечем дышать. Слова Эмина бьют меня наотмашь, отрезвляют как пощёчина!
Мне сказать ему нечего. До этого момента я думала, что нравлюсь мужчине. И наш поцелуй — лишнее тому подтверждение. Потому что никто и никогда не целовал меня так, как ОН! Страстно. Жадно. Будто намереваясь съесть. А ещё я чувствовала возбуждение Керимова и была уверена, что интересую его как женщина. Но он парой предложений растоптал меня. Унизил. И я сама не знаю, почему ещё не заплакала. Ведь глаза жжёт чем-то ядовитым.
Посмотрев с лёгкой ухмылкой, Эмин щёлкает меня по носу пальцем. И уходит! Размашистым шагом идёт к своему чёрному "Мустангу", садится в него. И железный конь резво стартует вперёд.
Чёрт бы тебя побрал, Керимов!
От злости я готова сыпать вслед непристойные слова. Но не могу! Остолбенела. И со мной такие ощущения впервые. Ещё никогда в жизни не было такого, чтоб я теряла дар речи.
Когда "Мустанг" превращается в чёрную точку, а затем и вовсе скрывается за воротами, я оживаю. Руками растираю по щекам слёзы, которые уже катятся по шее и ныряют под одежду. Всё-таки расплакалась…
Обессиленная, словно меня выжали, как вещь в центрифуге, и на подкашивающихся ногах, я иду домой. Это самый паршивый день рождения в моей жизни. Я запомню его навсегда. Двойной удар! А то и тройной, если учитывать предателя Андрея.
К чёрту всё…
Оказавшись в своей комнате, даю волю слезам. Как побитая собака, сползаю по стене. Сидя на полу, прижимаю к груди ноги, согнутые в коленях. И реву. Руку свою кусаю, чтоб заглушить душевную боль.
Когда не остаётся сил плакать, мне приходят в голову мысли о побеге. Да, это трусливо — сорваться посреди ночи, вызвать такси и поехать прямиком к бабушке, в столицу. Но я всегда отличалась дурным характером. Хоть и крепкая снаружи, я очень хрупкая внутри. Впечатлительная. Меня легко сломать одними лишь словами. А Керимов не просто меня сломал, он проехался по моему сердцу настоящим танком. Разрушил. Уничтожил. И я должна сказать ему "спасибо" за то, что он не воспользовался моей слабостью, не лишил меня девственности. А честно признался, что мне не подойдёт тот формат отношений, к которому он привык. В отличие от того же Андрея, Керимов был со мной честным!
Но кто любит правду?
Как оказалось, я её тоже не очень люблю. Потому что она бьёт во много раз больнее, чем ты мог ожидать.
* * *
Когда такси тормозит напротив старенькой пятиэтажки, где в столице живём мы с бабушкой, на улице уже светает. Я проспала почти всю дорогу, а потому и не заметила, как оказалась в родных местах.
Рассчитавшись за поездку с таксистом, переведя деньги на банковскую карту, я выхожу из машины. И рукой шарюсь в сумке, ищу ключи. Представляю, как удивится бабушка, когда увидит меня через пару минут. Придётся обо всём ей рассказать, иначе она позвонит папе и выпишет ему по первое число. А я не хочу, чтоб папа узнал мою истинную причину бегства. Отныне Керимова для меня не существует! Я ничего не хочу о нём знать! Как он сказал?
"Лучше держись от меня подальше"
Вот и отлично!
Даже на пушечный выстрел я не подойду к Эмину. Потому что он хороший учитель, преподнёс мне понятный урок. А я способная ученица, и всё понимаю с первого раза!
Глава 8
— Боже, Яра, — включив в коридоре свет, я вижу свою бабушку, которая обеими руками держится за сердце. — Нельзя же так пугать старушку. Я уже, грешным делом, подумала, вор какой-то пробрался в квартиру.
— Ага, — кривовато усмехаюсь, кивая на зонтик у бабушки подмышкой. — Сильно бы тебе помог защититься этот зонтик.
Махнув рукой, мол, да ну тебя, бабушка идёт в кухню. Гремит шкафчиками. И я понимаю, что серьёзно напугала свою бабулю, раз она решила накапать себе “сердечных” капель.
— Ба, ну ты чего? — прижимаюсь к любимой старушке со спины, крепко обнимаю за плечи. — Правда, испугалась?
— А то ты не видишь?! Я не ждала тебя до конца лета, если помнишь.
— Так получилось, — хмыкаю, и бабушка оборачивается.
Пронзительным взглядом старушка заползает мне прямо в душу. И ковыряется там острой иглой. Я опускаю в пол сонные глаза, но от бабушки тяжело что-либо утаить. Она чувствует меня без слов, считывает эмоции, как копировальная техника.
— Что случилось, внученька? Ты же не просто так приехала рано утром на следующий день после своего дня рождения? Поругалась с Мирославом?
— Нет, — качаю головой и закрываю глаза, когда бабушка обхватывает мой подбородок двумя пальцами.
— Посмотри на меня, Яра, — просит бабушка и я открываю глаза. Мгновение смотрим друг на друга. Я поджимаю губы, потому что от обиды мне до сих пор нереально хочется плакать. — Кто тебя обидел, моя девочка?
— Ба, пообещай, что всё останется втайне.
— Я — могила.
— И ни при каких обстоятельствах ты ничего не скажешь моему отцу.
— Можешь быть спокойной, твои тайны умрут вместе со мной, — улыбается бабушка и предлагает сесть за стол, выпить чай. — Ну рассказывай, что у тебя там случилось?
Готовлюсь к разговору несколько секунд. Глубоко вдыхаю носом, а затем сбивчиво и впопыхах рассказываю бабушке о вчерашнем вечере. Слова льются из меня настоящим потоком. И я сама не замечаю, как глаза снова становятся мокрыми.
— Ба, ну вот я тебе всё и рассказала, а ты молчишь, — хмыкаю, рукой смахиваю со щеки слезу. — Детский сад, да?
— Ну во-первых, могу тебя поздравить с тем, что у тебя больше нет такой подруги, как Елисеева. Как говорится: избавь меня бог
