Не обижайся! Я из лучших побуждений.
— Ты думаешь в этом дело? — киваю на стройную фигурку. Она удовлетворенно подтверждает. И на эту дуру повёлся Ковалев? Да у нее разума кот наплакал. — Серьёзно?
— Ну, конечно.
— Тогда ответь, зая, — накидываю самое сукастое выражение лица. — Что же не переспала с ним? М? Он ведь тебя только немного полапал и выкинул из машины? Не сработала узкая талия? Перспективный мужик, понимаю тебя, — трясёт жутко, но держусь. Изо всех долбанных сил держусь. — Красивый, умный. А не вышло, да?
— Умойся, толстушка! Ещё выйдет! Если бы не сцепились сегодня, уже получилось бы.
— Удачи. Старайся лучше. Андрей не любит, когда на пятьдесят процентов выкладываются. Максималист. Хотя откуда тебе знать, что значит это слово. Тупая, как пробка. Говорить научись, а то изо рта несвязное дерьмо сыплется. Кстати, ты кем работаешь? За офисным кулером присматриваешь? Хотя вряд ли такую сложность поручат. Счастливо, зай.
На абсолютно деревянных ногах выхожу из затхлого помещения. Встряхиваю прилипшие волосы. Близкая встреча выбила из колеи, сдержаться стоило много сил. Навстречу идут освобожденные Сэм и Андрей. Останавливаюсь, сморю на взъерошенных мужиков.
Меня отталкивает визжащая девка. Виснет у Ковалёва на шее. Слюнявит щёку и трещит без умолку. Андрей зло смотрит на меня и вдруг внезапно закидывает руку на шею своей шлёндре.
Ошалев от нахлынувшей боли, приближаюсь к Сэму. Протягиваю ему пиджак.
Сэм обнимает за талию, благодарно касается губами волос. И всё это под ненавистный взгляд бывшего. Я же крепко беру руку Семёнова и вцепившись, вышагиваю рядом.
Не оборачиваюсь.
Глава 17
— Открой!
Еще миг и вынесу дверь, которую сам ставил.
Знаю, что она стоит по ту сторону. Почему не открывает? Сдерживая порыв иступленной ярости, барабаню по металлу. Сильно не стучу, боюсь дочку испугать.
— Зачем пришёл?
— Варя где?
Дочка мой единственный оберег, чтобы не разнести тут всё к чертям. Только она тормозит.
Ира сука! Стерва-тихушница. Везде тенью за нетопырем своим ходит. Они вместе шатаются по всем закоулкам. Семёнов как тень приклеенная ходит рядом. Сколько не клялся, что следить не буду, все мимо. Как заполошный дебил рыщу в поисках информации что с ними да как.
— Андрей, уходи.
— Я сейчас вышибу дверь! — повышаю голос. — Открой по-хорошему. Посмотрю в твои лживые глаза и уйду.
Как же прёт, остановиться не в силах. Совсем невротиком стал, не вывожу уже ни хера. Несу напропалую, притормозить не получается. Педаль, сука, сломалась. Вся моя жизнь сломалась!
Мне бы только посмотреть на неё. А потом уже точно пойму, пустить свою жизнь по разгуляй-полю или нет. Последний стопарь уже почти не работает. Если жена себе позволила, то и я сдерживаться больше не собираюсь. Любыми путями хочу боль утопить, лишь бы не чувствовать больше той черноты, что внутри свернулась.
Когда уже готов слететь с орбиты, щёлкает замок. Растерянная Ириша распахивает дверь, замирая около. Вся погань с сердца опадает сразу же. Тёплый свет просачивается в рваное сердце, оживляет и ворочает в душе потухшие ошмётки.
В широком шёлковом кимоно, босая, волосы в тяжёлую гульку замотаны. Ни грамма косметики, бледная и уставшая.
Такая родная… Такая нежная… Такая не моя!
Сдохнуть от тоски прямо на пороге своей бывшей квартиры хочу. Обнять бы. Взять бы на руки и дышать ею.
Только теперь не я обнимаю! Не я.
— Ты с ума сошёл?
— Варя где?
— У бабушки. Забрали на неделю.
— Почему не сказала?
— Не успела.
— Можно войти?
Ответа не дожидаюсь, прусь напролом. Захлопываю дверь, сбрасываю обувь. Иду в гостиную попутно выглядывая детали, что могли бы показать на присутствие другого мужика. Нет их. Все как было до нашего расставания. Хотя кто мешает бывать тут, не оставляя, мать их, грёбаных следов.
Падаю в кресло, разваливаюсь и жду Иру. Она не торопится вслед за мной. Лишь минут через пять слышу топанье босых ног, но сюда не приходит. Гремит чем-то на кухне. Демарш значит. Ладно, я не гордый, сам схожу.
Тихо переступая на пальчиках, Ириша наводит чай. Аккуратно берет приборы, тихо соприкасается керамикой. Такое ощущение, что боится кого-то разбудить. Скрестив руки на груди, приваливаюсь к косяку. Сердце щемит тревожно и больно.
Сучье дежавю… Только тогда всё в порядке было… И вот так стоять украдкой наблюдая, было не нужно.
— Слушаю. Говори и уходи.
— Он бывает здесь?
Вопрос против воли вылетает. Мне мало того, что увидел, хочу ещё слышать. В конце концов вещи можно убрать. Но, сука, и соврать тоже можно. Понимаю же! Извёлся напрочь в сомнении. Как бабка гадаю на кофейной гуще, трахается Ира с Сэмом или нет. Я не могу больше терпеть. Задолбался биться головой.
— Хватит, Андрей, а? — бросает ложку на стол. Мерзкий дребезжащий звук не утихает. Вдвоём смотрим на светлый металл, не понимая куда деться от кроющих эмоций. Меня жрёт сомнение, Иришу раздражение. — Я же не спрашиваю спишь ты с ней или нет.
— А я спросил про «спишь»? Или «бывать» и «спать» теперь для тебя одно и тоже?
— Ты что устраиваешь? Что за предъява? — гасит дрожащую ложку ладонью. — У тебя своя жизнь, у меня своя. Забыли всё.
— Ты… — скриплю зубами. — Ты, блядь, совсем уже? Какой на хрен забыли? Ты всё еще моя жена.
— Это ненадолго. Бумаги готовы почти.
— О как! Бумаги. Я тебе сейчас устрою… бумаги!
— А ты что хотел?! — огрызается она. — Не я это начала.
— Заткнись. Просто замолчи сейчас. Ты упрямая… — с трудом сдерживаюсь от оскорблений. Развестись хочет… Быстро, твою мать, она… Как он тебе? — корёжит и выворачивает. Не могу тормознуться. Напором выблёвываю желчь обвинения. — Так ебёт, что все забыла? Или что он там делает? Сосёшь ему?
Ирина бледнеет под моими блядскими словами. Но я не могу остановиться. Как представлю, что она под ним, свет в глазах меркнет. Да что за ублюдство! Жалею о том, что выдвинул. Готов убить себя на месте. Сучий характер снова переломил надвое. Не нужно было так.
— Ах, ты гад… — белыми губами едва шевелит. Я на колени готов упасть за мерзотные подлючие слова, сгенерированные сигналящей ревностью, но, конечно, поздно. — Ненавижу…
Да я сам себя ненавижу, любимая. Прости меня…
Но вслух не говорю, бесполезно. Не примет.
Ириша закусывает губу и качнув головой, сметает со стола чашку с горячим напитком. Она летит в меня, не пытаюсь уклониться. Может кипяток остудит гудящую голову и заставит мыслить по-другому. Да, именно остудит.
Вдвоем смотрим, как на рубашке расползается уродливое мокрое пятно. Горячо… Смахиваю с лица капли воды,
