Здесь всё против тебя, и помощи ждать не от кого и неоткуда. Здешние уголовники прошли отличную школу выживания и при поляках, и при немцах, и при нас, советской власти. Они в сотни раз хитрее, изворотливее и наглее наших, так называемых «отечественных», более дерзкие и жестокие. Кроме того, они связаны с политическим бандитизмом, имеют хорошо поставленную разведку, выход на заграницу.
Наконец закурив, подполковник продолжил более спокойно:
— А вы предлагаете самую банальную линию поведения: «Здорово, пацаны, я, мол, из Москвы к вам с горячим приветом!» Они вас сразу расколют и на куски порвут. Такие операции долго и очень серьёзно готовятся. Вам это хорошо известно. А у нас на это времени нет.
В кабинете повисла тягостная тишина. Первым заговорил Стойко:
— Всё верно, Александр Васильевич, вы правы. Я понимаю, что Ваня из самых добрых побуждений предлагает такую операцию. Но попробовать-то можно? Вдруг через Бруса каким боком и на Слона выйдем?
— Нет, — твёрдо заявил Савельев, — контакт с Брусом не разрешаю. А вот разведку провести, поглядеть, послушать, потереться, пощупать, думаю, можно.
Нестеров поглядел на командира. Он понимал, Савельев безусловно прав, уголовники вряд ли поверят чужаку. А вот прикинуться заезжим фраером, который кого-то знает, что-то слышал, где-то бывал, можно попробовать. Он предложил:
— Товарищ подполковник, а если я прикинусь московским фраерком, вольным перекупщиком краденого, знающим кое-что о броши? Закинем удочку и понаблюдаем?
— Согласен. Но входить в контакт с Брусом запрещаю.
— А если в пивной появится Брус, брать его?
— Брать. Окажет сопротивление, уничтожить! Вот это и должно быть целью вашего визита в пивную.
На том и решили. Нестеров отправится в пивную, где уже пару дней вели наблюдение старшие лейтенанты Храмов и Соколаускас со старшиной Бончюнасом. Стойко с лейтенантом Каулакисом, старшим лейтенантом милиции Иваньковым и оперативниками ОББ должны были прикрывать Нестерова с его людьми. Савельев подумал и сказал:
— Возьмите от Урбанавичюса в свою группу старшего лейтенанта Ширина. Нечего ему баклуши бить.
5
Нестеров всё сделал, как приказал Савельев. Из райотдела милиции позвонил начальнику вокзала, договорился о специальном вагоне, который прицепят в середину товарного состава. Затем наскоро пообедав в ведомственной столовой, переоделся в штатское и отправился на рынок, где Храмов, Соколаускас и старшина Больчюнас вели наблюдение за пивной.
Моросил тёплый дождь. Подняв воротник полупальто, натянув на глаза кепку, Нестеров зашёл на почти опустевший к тому времени рынок, цепким взглядом оглядел территорию. У пивной никого не было. Соколаускаса и Бончюноса, примостившихся за разными прилавками и «торговавшими» один семечками, другой вяленой рыбой, он не узнал. Постояв у пивной, докурив папиросу, Нестеров сунул правую руку в карман, нащупал холодную рукоятку ТТ, снял пистолет с предохранителя и решительно, словно завсегдатай, открыл дверь.
В нос ударил тяжёлый запах кислого пива, перегорелого масла, остатков пищи, грязных тел и нестиранной одежды. Деревянный пол был усыпан намокшими опилками, здесь и там под десятком грязных столов валялись очистки и кости вяленой рыбы, огрызки яблок и солёных огурцов. Мимо носков сапог Нестерова прошмыгнула жирная крыса. В большом тёмном зале были заняты только два столика. За одним примостились трое крестьян, закончивших торговлю и пропивавших вырученные деньги. На их столе виднелись недопитая бутыль самогона, три наполовину опорожнённые пивные кружки и оловянная тарелка с ломтями чёрного хлеба, посыпанными крупной серой солью и мелко нарезанным луком. Уже изрядно выпившие, крестьяне даже не повернулись в сторону нового посетителя.
За другим столом, стоявшем в углу, напротив входной двери, спиной к стене сидел Храмов, медленно чистил мелкую вяленую плотву, маленькими глотками отпивал из кружки пиво. Нестеров с удовлетворением отметил, что Храмов занял самую выгодную позицию: он контролировал вход, весь зал и два окна, прикрыв себя стеной пивной. Капитан, не обращая внимания на Храмова, подошёл к пустой стойке и несколько минут простоял в ожидании, пока из чрева вонючей пивной не показалась дородная дама неопределённых лет в грязном переднике. Оплывшее лицо её было уставшим и злым.
— Чего надо? — буркнула она, не глядя на вошедшего, потом, увидев перед собой достаточно молодого, побритого человека в синем, почти новом лёгком пальто и дорогой кепке, в начищенных хромовых сапогах, видимо, решила, что перед ней либо кто-то из людей Бруса, либо из компании Слона.
Она суетливо поправила выбившиеся из-под косынки волосы и, улыбнувшись, снова спросила совсем иным тоном:
— Чего пан желает? Може бимберу, альбо поесть, може пива с сушеной рыбой?
Нестеров достал пачку «Герцеговина Флор», неспеша закурил, также неспеша и равнодушно ответил, не оборачиваясь к буфетчице:
— Сёмгу, два бутерброда со «Старым Олендером»[12], двести грамм «житной»[13] и чашку чёрного кофе.
Бесцветные брови дамы встали домиком, глаза выпучились, она, словно в приступе астмы, тяжело задышала. Придя в себя и обтерев несвежим вафельным полотенцем вспотевший лоб, совершенно оробев, вымолвила:
— Так, пан, всё сделаем. Тилько, пан, нема «житной». Есть «выборова».
Нестеров скривил лицо.
— Германская монополька[14]? Найдите, что получше.
— Так, може, «чистой»[15]?
Нестеров кивнул головой и направился к столику. Дама вприпрыжку обогнала его, начисто вытерла стол и скрылась за прилавком. Вскоре на столе появились накрахмаленные салфетки в деревянной салфетнице, тарелки с мельхиоровыми вилкой и ножом, свежим ржаным хлебом, тонко нарезанной прозрачной сёмгой и бутербродами с сыром. Запотевший графинчик с водкой и гранёная стопка стояли на деревянном подносе и были накрыты чистым полотенцем. Нестеров удовлетворённо кивнул головой.
— Кофе подать позже? — спросила буфетчица.
Нестеров неспеша наполнил стопку, выпил, картинно отставив мизинец, крякнул.
— Позже. А скажи мне, милая, что за фраер торчит в углу? Не из мусоров ли?
Буфетчица оглянулась на Храмова и, наклоняясь к Нестерову, прошептала:
— Не похоже. Он тут второй раз. Ни с кем не общается. Пива выпьет и уходит. Может, барыга или торчок[16]? Лицо у него серое какое-то, точно у торчка.
— Поляк, русский, литовец?
— Явно русский. Очень чисто говорит, как вы.
Нестеров велел ей присесть рядом.
— Я, милая, здесь проездом. Московские мы. Не могла бы помочь мне с местной братвой в контакт войти? Дело у меня есть. Сделаешь, не обижу.
Глазки у буфетчицы испуганно забегали, она оглянулась в пустой зал.
— Помочь можно, отчего же не помочь. Боюсь только, мил-человек, захотят ли они.
— Я же сказал, что не даром прошу, — Нестеров достал из кармана пачку пятирублёвок в банковской упаковке и потряс ею перед буфетчицей. — Скажи, дело имею. Важное и большое.
Буфетчица жадно глядела на пачку денег.
— Они обычно часам к пяти приходят. Иногда не приходят, но
