смерти — да хотя бы тем мутантам, что совершали набеги на поселения. Но это желание было каким-то обобщённым, размытым, а сейчас ей невыносимо хотелось, чтобы людоедка сдохла. Такие, как Цветочница не должны жить! Само их существование — это что-то донельзя неправильное. Они — ошибка, которую нужно не исправлять, а уничтожать. От этих мыслей Герда сжала зубы так, что дёснам больно стало. Злость придала силы и в голове красной неоновой вывеской вспыхнули слова: «Она сдохнет! Сдохнет! Сдохнет!..» И помимо желания появилась чёткая вера, что всё так и будет.
Цветочница закончила разделку, взяла таз и направилась к выходу. Перед дверью остановилась, произнесла весело:
— Вы тут не шалите без меня.
Звонко засмеялась, оценив собственную шутку, и вышла.
Герда зашевелилась, ощущая себя так, словно долго пролежала под землёй в тесном гробу и вот наконец-то выбралась на поверхность. Она наслаждалась каждым глубоким вдохом, хотя воняло в комнате кровью и экскрементами. Посмотрела на Сказочника. Тот походил на большую сломанную куклу, лишь зрачки слегка перемещались в глазницах.
— Слышишь меня? — голос Герды прозвучал сипло. Хотелось пить, в горле пересохло. — Я уже оклемалась. Почти. Мы выберемся из этой передряги.
Веки Сказочника чуть дрогнули. Он её услышал.
Герда встала, пошатнулась точно пьяная. Сказав Сказочнику «почти», она преувеличила, каждое движение давалось с трудом. Сделала шаг, другой. Мышцы были словно из старой драной резины — служили неохотно, на пределе.
— Ничего, ничего, я справлюсь, — тихо сказала себе Герда. Посмотрела на Сказочника и повторила с нажимом, будто тот сомневался: — Я справлюсь, понял? Справлюсь!
И добавила мысленно: «Если людоедка не придёт в ближайшее время».
Прогремел гром. Герда вздрогнула, потом резко выдохнула и уже более уверенно сделала несколько шагов. После небольшой паузы, собралась с силами и двинулась дальше, обошла верстак, отводя взгляд от растерзанного мёртвого вора и с трудом сдерживая тошноту. Пол был скользкий от крови, приходилось ступать осторожно. Мухи с возмущённым жужжанием отрывались от трапезы и метались в полумраке.
Но вот и стол с разделочной доской. Что выбрать? Нож? Топор? После некоторых сомнений, Герда решила, что топор надёжней, с одного удара можно убить. Да, тяжёлый, учитывая её состояние, но она сможет найти в себе силы поднять его и ударить. Злость поможет, сейчас это чувство, как лучшая подруга.
Герда немного постояла возле стола, упёршись в него руками, затем взяла оружие и поплелась к двери. Теперь ей оставалось лишь ждать и не подпускать сомнения. Начался мандраж и это было очень некстати. Чтобы совладать с собой, взмахнула топором, представив, что бьёт по голове цветочницы. Слабый вышел удар. Сок белладонны ещё давал о себе знать, и движения были неуклюжие. А с людоедкой надо расправиться быстро. Промедление может стоить жизни.
Стараясь унять дрожь, Герда села возле двери, закрыла глаза. Перед внутренним взором появилось встревоженное бледное лицо брата на фоне клубящейся тьмы, в которой проскакивали зигзаги молний. Эта чернота надвигалась, из неё выползли бесплотные щупальца и опутали Кая, поглотили...
Герда распахнула веки, услышав звук шагов. Поднялась. От волнения закружилась голова, кожа покрылась «мурашками». Теперь главное не сплоховать. Нужен всего лишь один точный удар. Размах — удар. Что может быть проще. Будто дрова колешь, только вместо полена — голова людоедки. Герда сделала глубокий вдох, ощущая, как от напряжения взмокла спина. Выдохнула. Приготовилась.
Дверь открылась, в комнату вошла Цветочница с ведром с водой в руке. Она будто сразу же почувствовала опасность, благодушное выражение на её лице мигом сменилось на тревожное. В тот момент, когда Герда занесла топор, людоедка подалась в сторону, развернулась. Лезвие врезалось ей в лопатку, ведро с грохотом упало на пол.
Затрепетали огоньки свечей, мухи взвились к потолку, прогрохотал гром.
Цветочница взревела, вторя грозовой стихии, в её глазах горели боль и безумие. Она шарахнулась к стене, при этом рукоятка выскользнула из рук Герды и топор так и остался торчать из лопатки.
— Убей, — почти беззвучно прошептал Сказочник, который как-то умудрился найти в себе силы пошевелить губами.
Впрочем, никто его не услышал.
Возле стены людоедка повернулась, и, продолжая издавать звуки, похожие на звериный рёв, ринулась к Герде. Она впечатывала ноги-колонны в пол точно разъярённый носорог, лицо стало уродливым из-за гримасы гнева. Герда растерялась, попятилась — всё пошло не по плану, удар оказался не смертельным, эту суку он только разозлил! Что теперь делать?! Рванула к столу, схватила нож. Цветочница приближалась, брызжа слюной и выставив перед собой руки со скрюченными пальцами. На пути у неё был верстак, в приступе безумия, она перевернула его с такой лёгкостью, словно он состоял из пенопласта, труп вора рухнул на пол.
— Ка-ак?! — хрипло заорала людоедка, растягивая слова и выпучив ошалелые глаза. — Ка-ак ты-ы так быстро пришла в себя?! Ка-ак?!
Она будто бы и не чувствовала боли, не замечала, что в её лопатке застрял топор. Герда поняла, что надо действовать, иначе эта огромная гадина просто сомнёт её, раздавит как букашку. Шагнула вперёд, ударила ножом ей в живот, дёрнула вверх, вспарывая плоть, как учили на уроках самообороны, выдернула лезвие, ударила ещё раз и ещё, затем шарахнулась в сторону, споткнулась об опрокинутое ведро, упала, поползла на карачках, задыхаясь от переизбытка эмоций. Лишь упёршись в стену, осмелилась оглянуться.
Цветочница, непрерывно гримасничая, сделала шаг, пошатнулась. Как-то удивлённо посмотрела на свой объёмный живот, из которого склизкими окровавленными червями вываливались кишки.
— Что ты наделала? — её голос стал тонким. — Ты посмотри, негодяйка, что ты натворила? Да как же я теперь, а?
— Сдохни! — вырвалось из Герды. — Сдохни, сдохни, тварь!
Но Цветочница как будто подыхать не собиралась, она хоть и медленно, но передвигала ноги, приближаясь. Её глаза стали мутными, губы размыкались и смыкались, выдавливая изо рта пенистую слюну. Герда поднялась, вжалась в стену, словно пытаясь в ней раствориться.
— Сдохни, — уже шёпотом, умоляюще произнесла она. — Пожалуйста, умри.
Людоедка остановилась, медленно моргнула. Затем ощерилась, мотнула головой.
— Нет... нет, я буду жить. Господь желает, чтобы я жила, ради... ради своих деток. Сейчас вот разберусь с тобой и.... — её язык заплетался, — и пойду их кормить. Мои сыночки про... проголодались. Время ужина... время ужина...
Она поглядела на Герду исподлобья, захохотала и бросилась вперёд, словно нашла в себе какой-то нерастраченный резерв.
—
