Деканат на втором этаже, туда можно спуститься либо через центральную лестницу, либо через боковую. Там обычно мало народу, большинство предпочитает центральную. Но к кабинету декана ближе через боковую, туда я и направляюсь.
Отдав сводку секретарю, возвращаюсь тем же путём. И тут между этажами в нише большого окна из стеклянных квадратиков вижу Алину.
Она забралась с ногами и прижалась спиной к стеклу, уткнувшись лицом в колени. Прикрытые пышными каштановыми кудрями плечи слабо подрагивают. Она плачет.
— Алина? — останавливаюсь в растерянности. — Что-то случилось?
Она поднимает голову и, увидев меня через пелену слёз, сжимает губы в тонкую полоску. А потом не сдерживается и отворачивается, вытирая катящиеся капли.
Что-то мне подсказывает, что причина её слёз не в плохой отметке по предмету и не в испорченной прическе.
— Алин, — присаживаюсь рядом с ней, тебя кто-то обидел?
— Мне так стыдно, Боже, — она закрывает ладонями лицо. — Какая же я дура! Как я могла подумать, что могу быть интересна такому как он?
Так я и думала. Вертинский.
— Он обидел тебя?
— Я сама виновата. Я… вчера…
Хочу ли я знать, что было у них вчера? Нет. Потому что в ответ на слова Алины у меня внутри отдаёт болью. Тупой и неприятной. Незваной и пугающей.
— Я позволила ему лишнее, — всхлипывает, утирая слёзы, — а потом прислала ему фото, потому что попросил. Если мой папа узнает, он меня запрёт дома. Он знаешь строгий какой?
— Хреново. Но с чего ты взяла, что фотка дойдёт до папы?
— Я сегодня позвонила Егору, а телефон на подоконнике был, он его найти не мог и попросил набрать, а он эту фотку поставил на звонок от меня, — Алина закусывает губы. — Представляешь? А когда попросила убрать, он сказал, что мы с ним не в тех отношениях, чтобы я могла просить о чём-то.
Некрасиво. Неприятно. И ситуация, и мне. Вертинский никогда лапочкой не был, но сейчас я воспринимаю всё остро.
— Вы же дружите, Юль, — берёт меня за руку и смотрит умоляюще. — Попроси его удалить, а? Весь универ скоро увидит мой позор.
Снова начинает плакать. Меня же накрывает раздражение. Сама к нему в койку прыгнула, сама фотку прислала, чего рыдать теперь?
Но потом смягчаюсь. Я тоже сделала ошибку. И тоже сама.
— Я попробую. Но ничего не обещаю, мы с Егором поссорились.
— Спасибо.
Она так горячо благодарит, хотя я ничего не сделала. И вряд ли получится. А ещё внутри меня моя не лучшая сторона даже ликует, потому что вчера видеть Алину такой радостной, понятно после чего, было обидно и неприятно.
Звенит сигнальный звонок с пары, и я поднимаюсь на третий этаж. У меня занятие сейчас будет в том же кабинете, что и предыдущее, так что за вещами торопиться нет необходимости.
Из крайней по коридору аудитории выходят студенты, кто-то отстаёт, кто-то направляется по своим делам, но основной поток проходит мимо, стремясь на другую пару. Вижу, что Вертинский и Семён отходят к подоконнику, что-то обсуждая и смеясь. В том углу коридора больше никого не остаётся, и я направляюсь к парням.
— Привет, — говорю решительно, потому что мне надоело, и со всем этим нужно что-то решать. — Сём, можешь оставить нас на пару минут?
— Привет, Юль, — смотрит внимательно, — ок.
Он больше ничего не добавляет, забрасывает за плечо рюкзак и уходит. Егор же опирается на подоконник спиной и складывает руки на груди. Прищуривается, внимательно глядя на меня.
— Где фотка Алины? — сразу наезжаю. — Удали.
— Вот как? — поднимает брови. — Тебе она зачем? На девочек потянуло?
— Не будь идиотом.
— Не, ну а что. Попробуй и с ней. Будет два варианта, остановишься на понравившемся.
— Егор, прекрати вести себя как козёл, — начинаю закипать, но говорить приходится не очень громко, мы же всё-таки в универе. — Зачем ты так с ней поступил? Чем ты лучше тех придурков, которые поглумились надо мной на тусовке?
Саркастический смешок слетает с его губ, а потом Вертинский резко отталкивается от подоконника. Не успеваю и глазом моргнуть, как он делает шаг ко мне, обхватывает локтем за шею и притягивает к себе, прижавшись губами к уху.
— Ничем, — шепчет горячо. — Разве ты ещё не поняла этого, Конфета? Не того принца ты выбрала для своей великой миссии. Так что не стоило так горячо благодарить.
Он отпускает меня и уходит не оборачиваясь. А я застываю в шоке. До меня в полной мере доходит, что нашей дружбе пришёл конец. Настоящий и бесповоротный.
Нас больше нет.
10
Егор
— Тормози, Егор.
Тренер хлопает по мешку, останавливая. Я обхватываю грушу и прижимаюсь мокрым от пота лбом к коже. Надо отдышаться. Сто пудов, из-за сбитого над дыханием контроля Шевцов и тормознул.
— Что за херня с тобой творится, пацан? — тренер стягивает свои перчатки и бросает на парапет у радиатора. — Ты как с цепи сорвался. Ни контроля траектории удара, ни ритма. Ты бьёшь без мозгов.
— Извините, Алексей Викторович, — стаскиваю и свои перчатки. — День дерьмовый.
— Это должно быть причиной твоей растерянности и агрессии на ковре?
Он складывает руки на груди и смотрит жестко. С этой махиной спорить нельзя.
— Нет, конечно. Косяк за мной.
Шевцов ещё секунды две пристально смотрит, но потом кивает спускаться с ковра. Вот это даже странно. Обычно от него пощады ждать не стоит.
А может это совсем и не пощада, а сейчас в наказание мне последует пара сотен отжиманий и пробежка вокруг клуба на морозе. Остыть, так сказать.
Но он снова удивляет.
— Переодевайся. Потолкуем, — хлопает по плечу медвежьей ладонью. — Жду на улице.
О чём-то толковать у меня желания никакого нет, но Шевцову не отказывают. Он старше меня лет на восемь или десять, взял под тренерство, когда детскую спортивную школу расформировали, мне тогда шестнадцать было. Клуб «Черный дракон» как раз перешёл под его руку. За всю мою память, это был единственный постоянный взрослый мужик в моей жизни. Отцу всегда плевать было, дед умер ещё когда я под стол пешком ходил. Старшего брата или дядьки не было.
Вот так вот, мне не на кого было равняться.
В детской спортшколе тренер был алкаш, такой себе пример. И когда я в свои шестнадцать увидел, каким должен быть мужик, многое понял. Хотел быть похожим на него, начал тренироваться так, что звёзды из глаз сыпались, не то что в школе.
Стало получаться. Нас перешло пятеро, но зацепился я один. Остальные спасовали, не выдержали нагрузок. Бухать им по пятницам было прикольнее, чем в субботу утром тащить зад на тренировку.
