Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Поднявшись в квартиру, Павел Афанасьевич накормил кота и принялся собирать сак. Василий Котофеевич Кусако-Царапкин ходил за хозяином по пятам и призывно урчал толстым брюхом. Лыков, стервец, в приступах сыновьей фамильярности называл могучее животное — Котово. Только статский советник вспомнил об этом, как явился его ученик с новостями о Рупейте. Они засели в гостиной за самоваром, и Алексей в подробностях рассказал полученные им сегодня сведения. Получалось, что концов почти не видать; если этот мошенник сменит документы — ищи ветра в поле…
Павел Афанасьевич не сказал Лыкову ни слова о своих встречах с Римером и Лорис-Меликовым, зато подробно изложил историю с великим князем. В заключении распорядился:
— Меня не будет пять дней. Займись пока Дубягой и его колбасником. Начни с номеров Артамонова. Кроме того, тебе непременно надо съездить в Москву. Эта парочка могла убить Макова лишь при одном условии: что до этого они прикончили упоминаемого в письме купца-рогожца. Иначе чем бы он их шантажировал? Выясни: были ли в Первопрестольной за последний год такие убийства? Телеграмму обер-полицмейстеру Козлову я утром послал, тебя ждут. За помощью, в случае необходимости, обращайся только к Плеве. Больше никому не верь! Особенно опасайся Виноградова — чёрт знает, что у него на уме. Не принялся бы вредить… Если тебя станет искать некий Ример — уклонись от встречи. Нащупаешь где-нибудь большую политику — остановись, дальше не лезь, жди моего возвращения. Твоя задача — только Рупейто-Дубяго! И постарайся за эти пять дней никуда не свалиться, не вывихнуть шею.
Глава 8
Начало поисков
Утром следующего дня Лыков пришёл в номера Артамонова на Кирочной. Заведение оказалось хоть и не фешьоннабельным, но вполне приличным: фикусы в деревянных кадушках по всем лестницам, чистый буфет, бритые коридорные. Хозяин, хитрован-ярославец, сразу вспомнил постояльца с заковыристой двойной фамилией.
— Как же, был такой, четыре раза о прошлом годе у нас останавливался. С ним ещё, опять, парень навроде прислуги, здоровый такой! А барин занятный…
— Чем занятен?
— Ну… вроде из благородных, офицер — по осанке видать; а когда смотрит на тебя, хочется бумажник проверить. Сразу и не скажешь, что в ём не так, а насторожишься. Как на лес глянет, так и лес вянет… Неприятный жилец; радовались мы, когда они съезжали.
— Рупейто с кем-то у вас встречался? К нему приходили?
— А это у буфетчика лучше спросить. Записки, я знаю, он получал, а насчёт встреч — я сейчас Потапа позову.
Буфетчик подтвердил, что при нём Рупейто ни с кем не встречался, зато рассказал много интересного про колбасника. Они оказались из одной волости, знакомы с парней! Фамилия Мишки была — Самотейкин, и происходил он из села Поим Сердобского уезда Саратовской губернии. Место было приметное и имело зловещую репутацию, ибо являлось уже не одно столетие настоящим разбойничьим притоном.
Лыкова давно интересовал вопрос: откуда на Руси берутся разбойничьи сёла? Почти в каждой губернии таковые имеются, начальство о них знает, но ничего не может поделать. Перед самым своим отъездом из Нижнего Новгорода Благово с Лыковым разгромили подобное преступное гнездо. В селе Вершинино Сергачского уезда больше столетия безнаказанно убивали людей. Занималось этим, конечно, меньшинство, а большинство знало, молчало, а зачастую потворствовало. Полицейские на живца, роль которого исполнил Алексей, поймали одно разбойничье семейство с поличным. Следствие открыло жуткие подробности: в нескольких дворах обнаружились целые кладбища невинных жертв, а в домах — взятые с них вещи и документы. Состоялся суд, на скамье подсудимых оказались двадцать человек. Вскрылась страшная картина круговой поруки целого преступного села, в котором убийства проезжих сделались многолетним доходным промыслом.
Таким же был и Поим. Большое и богатое селение на границе Саратовской и Тамбовской губернии: три крупорушки, шесть мельниц и маслобоен, более пятисот дворов. Две церкви! Местоположение Поима на бойком торговом тракте предопределило его разбойный характер. Как и в Вершинине, убийством проезжих купцов наследственно занималось лишь несколько семейств. У них в обычае было заметать следы, сжигая тела своих жертв в овинах. Каждый год в канун ярмарок или по их окончании в селе по ночам сгорало 5–7 таких овинов. Сельчане уже знали, для чего это делается, и тушить пожары не прибегали… Потом недорогое строение отстраивали заново, до следующей ярмарки. Вся округа догадывалась о кровавом промысле страшного села, знала и уездная полиция, но ничего не менялось десятилетиями.
Тот факт, что Мишка Самотейкин был родом именно из Поима, говорил о многом. Но буфетчик рассказал и ещё кое-что. В Литовском замке — петербургской городской тюрьме — содержался Мишкин земляк, осуждённый за грабежи, некий Пашка-Канонир. Ранее они вместе работали на бойнях на Скотопригонном дворе, и сделались приятелями. Мишка получал от Пашки из тюрьмы весточки и пересылал туда деньги. Возможно, для Лыкова здесь открывался способ разыскать колбасника.
Это было всё, что удалось выяснить на Кирочной. Закончив с гостиницей, Алексей поехал в Военное министерство. В управлении кадренного состава его ждал неприятный сюрприз: формуляра отставного офицера Рупейто-Дубяго в архиве не обнаружилось. Разумеется, человека с такой фамилией не значилось и в городской адресной экспедиции. Благово оказался прав: таинственная парочка или уехала из столицы, или легла на дно.
Поразмыслив, Алексей отправился в сыскное. Не заходя к Виноградову, он навестил хорошо ему знакомого старшего делопроизводителя отделения коллежского асессора Шереметьевского. Услышав о Пашке-Канонире, тот молча порылся в картотеке и протянул коллеге тонкую серую папочку.
— Тут всё, что есть у нас на этого расстегая. Сколь помнится, действительно сейчас сидит; возможно, что и в Литовском. Личность вполне заурядная.
В деле оказался фотографический портрет грабителя: угрюмое туповатое лицо, шея, как у быка. Звали Канонира Павел Тимофеев Мишаркин. Крестьянин села Поим. Отслужил срочную службу в артиллерийской бригаде — отсюда и прозвище. Работал башколомом на Скотопригонном дворе, затем в колбасном заведении Каныгина там же, на Забалканском проспекте. В 82-м попался на грабеже: обобрал торгового человека на углу Обводного и Предтеченской. Оглушённая жертва лежала в канаве и Пашка-Канонир уже убегал, когда, на его беду, в улицу свернули два казака-атаманца[18]. Увидев картину, лихие гвардейцы взяли налётчика в кулаки и доставили его в часть. Пашка получил три с половиной года исправительных работ, которые отбывал теперь в Литовском замке. Каких-либо упоминаний о его сообщниках в деле не имелось.
Делать нечего — Лыков отправился в Литовский замок.
На пересечении Мойки и Крюкова канала вот уже почти сто лет располагается странной формы угрюмое строение. Оно представляет собою пятиугольник неправильной конфигурации, с семью круглыми башнями. Над главным фронтоном два ангела держат крест — фигура эта отмечена в арестантских песнях. В замке квартировали ранее Кавалергардский полк и Гвардейский экипаж, но название он получил по третьему своему обитателю — Литовскому мушкетёрскому полку. В 1824 году солдаты из него были выведены, и Литовский замок перестроили под городскую тюрьму. Сейчас в ней 103 камеры, разбитые на 10 изолированных отделений: татебное, бродяжье, воровское, благородное и прочие; помещаются в них чуть более 800 человек. Лыкову надо было именно в татебное, куда сажали за тяжкие преступления.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
