бы, надеясь, что это принесет радости в мою жизнь, но не хочу обманывать его — ничего бы не изменилось. Я бы точно так же, как и сейчас, проклинал бы свою жизнь и так же сидел бы часами за компьютером в интернете или готовился бы к вступительным экзаменам.
Единственное, что могло бы меня утешить — это переезд в другой район или… смерть. Другого не хотелось.
— Подарок для тебя уже есть, — продолжил Папа, — но это из того, что тебе нужно, а не…
— Чего?! — Разгорячился я и развернулся лицом к отцу. — Прошу все-таки не решать за меня, что мне нужно, а что нет. Мне нужно лишь одно, и ты это знаешь — свалить отсюда. — Тему смерти я опустил. Мы это уже обсуждали, и папа надеяться, что после того разговора я об этом перестал думать. — Да! К черту из этого района! Как можно дальше отсюда!
— Всему свое время.
В то время как я еле сдерживал себя, чтобы не накричать на него, у папы ни одна нотка в голосе не изменилась.
— Какое время? По-твоему, оно еще не наступило? Да неужели ты не видишь, как я живу здесь? И можно ли вообще это затворничество от всего и от всех назвать жизнью?! — Слезы отчаяния накатились на глаза, и я развернулся к компьютеру.
— Ты же говорил, знаешь, что делаешь. Помнишь, тогда в больнице?
Мне пришлось лишь промолчать. Нечего было на это ему ответить. Я знаю, что делаю, но не ожидал, что это одиночество будет морально так тяжело выносить.
— Не унывай — все будет хорошо. — Сказал папа и ушел.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
Последние слова папы, перед тем как он с внешней стороны закрыл дверь, миллион раз пронеслись у меня в голове.
А хорошо могло бы быть и сейчас. Если бы у меня сейчас в руке был пистолет, все было бы как нельзя лучше.
Интересно, какая была бы первая мысль у родителей, когда бы увидели они размазанные по стенам мозги своего сына?
Я открыл свой дневник и начал писать:
Когда на душе одиночество и пустота,
Когда ясный солнечный день — серость,
Когда уныние не проходит день ото дня,
Когда лирика и романтика — мерзость,
Когда этой точки не видно дна,
Когда от боли в груди хочется выть,
Когда все окружающее — ерунда,
Понимаешь, что больше нет смысла жить.
И вот настало мое совершеннолетие. Проснувшись, целый час валялся в кровати, уткнувшись в потолок, с ужасом представляя, как я иду в ванну умыться, и мама наскакивает на меня с радостным криком, обнимает, целует… Сколько можно?! Не хочу и не буду вставать с постели. Хотел было включить радио, но передумал — родители поняли бы, что я уже не сплю и через какое-то время вошли бы уже, будучи не в силах ждать, чтобы поздравить меня. Как обычно размышлял, что жизнь моя ничтожна, и не знаю, сколько бы еще пролежал лежать, если бы папа не постучал в дверь.
— Борис, просыпайся. Слышишь? Уже двадцать минут первого. Вставай.
Но эти слова пронеслись как-то мимо меня. Я даже не посмотрел в сторону двери. И не посмотрел я в ту сторону даже десять минут спустя, когда дверь открылась, и периферическим зрением я заметил недовольное лицо отца.
— Ты вставать собираешься? У нас не так много времени. Даю тебе пятнадцать минут, чтобы ты стоял у двери готовый к выходу.
— К выходу куда? — Хотел я спросить, но на пороге комнаты уже никого не было.
Если папа говорит «надо», значит надо. Надо собираться и надеяться, что мы не в ресторан собираемся идти, хотя для ресторана что-то время раннее. Разозлить моего папу сложно, но возможно, и делать этого не советую.
Беспроводные наушники — лучшее изобретение человека. Можно находиться в доме и заниматься чем угодно, и все под музыку, не мешая ни родителям, ни соседям. Пробуждался и чистил зубы я под «A beautiful lie» 30 seconds to mars, а одевался под их же «Hurricane».
Проходя мимо моей комнаты, мама лишь зашла чмокнуть в щечку и сказать «С Днем Рождения, дорогой». И все. Наверное, тоже поняла, что сегодня я ступил на следующую ступень взросления — хватит этих нежностей, обнимашек, глупых пожеланий и другого проявления родительской ласки, будто мне все еще восемь лет.
— Первый экзамен у тебя послезавтра, а до конца каникул осталось еще полтора месяца. Может, махнуть тебе в Египет, Турцию, Эмираты или еще куда-нибудь, Хорватию, например, или на Кипр? — спросил папа ведя меня в неизвестное пока что мне место.
— Нет, пап. Спасибо. Не стоит. И если мы сейчас с тобой идем в туристическое агентство, типа ты решил мне в виде подарка отдых на море организовать, то лучше прямо сейчас развернемся домой.
— Мы идем не в туристическое агентство, но об отдыхе ты подумай. До новогодних праздников никуда не съездишь. А может и вообще только в феврале в каникулы будет такая возможность.
Я не стал в ответ ничего комментировать.
Хорошо, что мы идем куда-то, а не на машине едем — значит, не так далеко. А папе только повод дай пешком лишний раз пройтись — никогда не откажется.
Если честно, мне уже надоело ощущать на себе это желание родителей улучшить мое жалкое существование. И сейчас, когда мы идем непонятно куда, папа в очередной раз завел эту пластинку, думая, что отдых на море пошел бы мне на пользу.
— Пап, у меня к тебе такой вопрос — а куда мы идем?
— Решить одну твою проблему.
— Мою проблему? — надеюсь, он не к психиатру меня ведет. — Мы идем смотреть квартиру для переезда?
А кто знает, что у папы в голове? Может, я угадал.
— Нет, сын. Другую проблему. И это, должен сказать, еще и моя проблема тоже.
— Блин, ты можешь….
На тебе подзатыльник!
— Не в деревне, следи за языком. Я тебе еще пару минут назад «типа» простил. Еще раз повторяю — у моего сына не должны быть такие слова в лексиконе.
— Прости. Но ты расскажи, куда это мы потащились в мой день рождения.
— Вот именно. Сегодня у тебя день
