собственность иметь. Капитаны протокапиталистических баталий, за редким исключением, преданы земле и забвению. Немногие выжившие покинули город в разных направлениях, ещё более немногие остались в городе, — кто в шкуре буржуа, кто в шкуре нищих блатных романтиков. Дима и Лёша (по кличке Лексус) были школьными друзьями. Лексус был из тех людей, про которых говорят: «делает деньги из воздуха». Сразу необходимо сказать, что Лексус был намного умнее своего псевдонима, он с юности понял, что головой можно заработать не в пример больше денег, чем обрезком трубы, — этим своим пониманием он качественно отличался от подавляющего большинства своих школьных и дворовых товарищей. Челны в плане разгула преступности были карикатурой или ускоренной версией Казани, — бессмысленные смертельные битвы были ещё бессмысленнее, легальный бизнес чувствовал себя ещё более ненужным органом, чем аппендицит или хвост, невинные жертвы бандитского произвола были ещё невиннее. Благо, понимание того, что пора заниматься бизнесом, а войну оставить на послерабочее время в качестве хобби, пришло к местным пассионариям тоже быстрее, чем к их коллегам в Казани (быстрее, но не раньше). Когда в Казани царила эпоха Просвещения, в Челнах ещё был каменный век.
После девятого класса пути Димы и Лексуса ненадолго разошлись, — Лексус пошёл в техникум, а Дима остался до одиннадцатого класса. После техникума Лексус не закончил какой-то обыкновенный институт, а Дима закончил срочную службу в армию. Дима служил в Ленинградской области, ходил в самоволку в Петербург, полюбил город с его архитектурой и нравами, отдохнув после армии два месяца в родных Челнах, вернулся на постоянное место жительства в Питер. Первый год на новом месте Дима снимал комнату в самом сердце Северной столицы. По размерам эта комната походила на опрокинутый на бок шкаф, обстановка в ней тоже напоминала убранство платяного шкафа. Зато! Зато квартирная плата была «как у клопа», — как сказал герой фильма Гая Риччи. Квартирная хозяйка Димы была копией старухи-процентщицы из романа Достоевского, нрава такого же. Диме не позволялось докупать и использовать какие-либо бытовые приборы, кроме тех, что уже имелись в комнате (в комнате, из бытовых приборов, имелся крючок для шляпы) — ни телевизор, ни DVD, ни компьютер, ни электробритву. Примерно в таких помещениях отбывали наказание воспитанники Царскосельского лицея. В распоряжении постояльцев этой пятикомнатной квартиры была газовая плита (в порядке живой очереди), ванная (чаще) с холодной водой, туалет…
Через четыре года и два с половиной романа с уроженками Петербурга и Ленинградской Области Дима уедет обратно в Челны и женится на деньгах и связях.
Глава от рассказчика
Итак. Телефонный звонок. Дима смотрит на экран телефона и вспоминает то, что мог бы вспомнить и без звонка, но не вспомнил…
Лексус: «Привет, браза, ты поговорил с дядькой? Он сможет порешать этот вопрос?» Дима: «Как раз собирался набрать его номер, и ты звонишь». Ощущение, что прошлое (хоть и после косметического ремонта) возвращается, снова отозвалось где-то в животе противным бульканьем напоминающим наступающую диарею. Лексус: «Сразу! Сразу перезвони! Понял?» Дима силился припомнить, — должен ли он что-то Лексусу, потому что Лесус вёл себя так, как будто «должен». «Я постараюсь… В смысле я позвоню, не знаю что как…», — Дима определённо не мог взять себя в руки при разговоре с Лексусом. В их общей с Лексусом юности было много того, за что в развитом обществе принято сажать в тюрьму, а Лексус как-то сам собой стал во главе их организованной дружеской группы. А что до Димы, то он, хоть и не был социопатом (социофобом, кстати, тоже не был), но предпочитал придерживаться некой независимости во взглядах и поступках, а также расстояния в общении с окружающими; Дима ни в коем случае не оспаривал лидерство Лексуса, да и вообще считал данный статус скорее бременем, чем преимуществом, и всё же по мере взросления вынужден был оставить активное членство в банде по интересам, о чём ни он сам, ни банда никогда не жалели. «Давай-давай! Мой мальчик», — Лексус повесил трубку. «Сам ты «мой мальчик», говно куриное», — почти прокричал Дмитрий. Настроение было испорчено уже в семь часов утра. Может быть перед работой заехать в «релакс». Чёрта с два, — в такую рань девочки ещё спят.
Очевидно, что наступила осень.
Глава 17
Я уже пятый день обедал в кафешке напротив прокуратуры. Приходил туда ради пирогов, — замечательные лимонники и ватрушки, и изжога проходит уже через два часа. Уставясь в телевизор и жуя пирог, я не заметил, как за мой столик подсела помощница судьи; «у неё все-таки потрясающая фигура, — узкие плечики, длинные ноги, красивая осанка», — думал я;
— Когда я только начала ходить в эту кафешку, здесь не было ни телевизора, ни выпивки, — начала разговор помощница.
— А пианист хотя бы был?
— Что?
— Как только прокуратура оценила местный бизнес-ланч, здесь быстренько появилась лицензия на алкоголь, не удивлюсь, что лицензия на наркотики скоро появится, — начал острить я.
— Ахах!..
Вернувшись на рабочее место, я, по известной присказке, начал бороться со сном. В моём случае было так, — до обеда я боролся с голодом и со сном, а после обеда — с тяжестью в животе и со сном.
— Кофейный аппарат установили в фойе, а кокаиновый аппарат не устанавливают! — продолжал я упражняться в остроумии теперь уже на другой помощнице.
— Ты бы не выражался в здании суда…, — сказала она на полном серьёзе.
Я прикусил язык. Правда, ненадолго.
Вечером мы с Тони немного «приняли на грудь». Идя, уже неверными шагами, за добавкой, Тони мне говорит: «Приколись, — мы идём неверным шагом…» Я: «Ах, они суки! Неверные… шаги». Я: «Приколись: я люблю работниц муниципальных унитарных предприятИЙ, всё время хочу за сиськи взять ИХ! Это не всё. Я люблю работниц государственных учрежденИЙ, хватаю их за сиськи без предубежденИЙ!». На этой глубокой философской ноте память о прожитом дне покинула меня.
Глава 18
Как я и предполагал, к пятнице стало очевидно, что я не справляюсь с порученной мне работой. Я спал десять часов в совокупности за всю неделю, когда-то три, когда два с половиной, всегда мне снилась работа. Единственный за неделю разговор с матерью был примерно такой:
«Нахер мне твои "конечно"! Нет тут ничего конечного! Ты думаешь, мне нужно твоё одобрение, когда я высказываю какую-нибудь мысль?! Хера-с-два! С твоей фантазией и умом ты могла бы стать президентом республики!..» — похоже на монолог, но и её реплики тоже были, просто я забыл какие.
Изображение в глазах то и дело раздваивалось или расчетвертовывалось. Я узнал, что можно заснуть на рабочем месте не
