Мне хотелось бросить в него собственные зимние кроссовки, чтобы не слышать. Жаль, что подобного поведения я не могла себе позволить. Уже. Потому забрала дочь, список и вещи Сони, после чего вышла за дверь. Молча казня себя за то, что всё это случилось.
Наверное, я не была виновата. Неправильно было винить всех вокруг и себя в частности, но внутри практически всё ненавидело мою жизнь, желая прекратить это чёртово издевательство.
Соня хныкнула во сне. Я улыбнулась ей.
Не могу умолять ужаса депрессии, однако моя если не лечилась, то отходила на задний план рядом с ней. От этого я становилась живой.
Из нормальной жизни Артема с его простором и адекватностью я вновь погрузилась в свою унылую действительность, войдя в квартиру и подметив непрекращающееся щелканье мышки. Ничего нового.
— Дома сидеть не можешь? — крикнул Никита, — есть нечего! А ещё сегодня Вадим придёт, приберись — дома словно ураган был!
Я хмыкнула. Когда я уходила в больницу, то проводила уборку. А дома он был один. Навевало на некоторые мысли не в пользу его самого.
— Хорошо, — привычно ответила ему и занялась приготовлением смеси для дочери.
Плевать я хотела на его голод и крики — первая для меня всегда она.
— Резче! — поторопили меня.
«А здесь никто не кричит» — пришло мне через минуту.
Я даже дёрнулась, найдя в своей голове побежавшие следом за этим мысли. Их я и написала в смске ему: «Кроме Карины под тобой».
Отправила и зажмурила глаза. Это точно было лишним. Он наверняка поймёт, что я всё ещё люблю его, ведь этот мой жест прямо кричал о ревности. Я — дура.
«Уже давно нет» — пришло мне.
И тишина. Я уже успела накормить всех, прибраться и принять душ, как в дверь постучали, и Никита привычно «позволил» мне её открыть. На пороге стоял курьер, протянувший мне пакетик с лекарствами, пожелал всего доброго и удалился, не позволив отказаться.
Я метнулась к телефону.
«Список остался у меня!» — сообщение Тёме.
Минута ожидания.
«А у меня телефон с камерой!» — подражающий моему возмущению ответ.
«Заберёшь сам, или мне подняться?» — отправлено.
«Не строй из себя недотрогу, Вася. Ты не такая и тебе не идет. И подарки ты принимать умеешь. Я знаю. А ещё отстань — у меня бумажная волокита на дом. Но ты всегда можешь прийти и помочь, оставлю дверь незапертой».
Я поджала губы. И не сдержалась: «Пусть Карина поможет!»
Практически представила то, как он закатывает глаза.
«Она ушла сразу же после вас. Могу отправить фотоотчет».
«Обойдусь» — короткое. Но с улыбкой. С чёртовой улыбкой той, кто хотела оказаться сейчас на этаж выше. В уютной просторной детской, заваленной игрушками, с волшебной кроваткой и всем, чего желала бы я для своей дочери. А ещё с вдохновляющим пейзажем на стене, над которым когда-то убила несколько нервных дней. Именно его я ненавидела больше всех своих работ. Артём знал об этом. Потому и любил так, как не смогла бы полюбить я.
Глава 5
— Тебе не стыдно?! — в трубке раздался крик мамы, — я убила целый день на то, чтобы дождаться его мать, а после ещё два часа на чаепитие с уговорами, Василиса!
Я даже не удивилась её укоризненному тону в этот момент. Кто бы ещё просил о том, что она для меня сделала.
— Но знаешь, что самое дебильное в этих уговорах?! — почти ультразвук, мне даже пришлось убрать телефон от уха, — то, что ты, бессовестная дура, свела мои старания на нет!
Она даже не ждала моего ответа, потому и продолжила сразу:
— И до меня, наконец, дошло, дочь. Додумалась, представь себе! Тебе не нужно было помогать!
Я даже застыла, переглянувшись с лупающей глазками Соней в коляске. Да неужели!
— Ты — обманщица! Ты сказала мне, что ты ему не нужна. Что он не примет тебя назад, а я поверила тебе! Бог тебе судья в этом, но я больше не поверю тебе и слову твоему! Ни единому!
Я отмерла и вновь направила коляску вперед. Дочь недовольно нахмурилась.
— Я сама так думала, мама, — процедила сквозь зубы я.
Пальцы сжимали твёрдую пластиковую ручку коляски. А мысли всё крутились вокруг той картины в детской. Этот жест стал для меня показательным — чем я заслужила его прощение — не знаю, но от этого в сердце теплилось что-то невероятно благодарное. Но одновременно гадкое, потому как будущее, лелеемое нами двумя, останется несбыточным навсегда.
Ещё вчера ночью я не могла отогнать от себя мысли, вдохновляющие на фантазии. Я желала того самого волшебства, о котором говорил Тёма: я хотела, чтобы он мистическим образом стал отцом для моего ребенка. Вот только мы все жили в реальности, в которой подобных чудес быть не могло, так же, как и волшебной «светлой полосы» в жизни. Для того, чтобы она возникла, нужно стремиться к ней. Ты должен работать и идти к ней самостоятельно — только так всё нормализуется. Только так ты обретешь счастье. Без волшебства и чьей-либо помощи.
— Думала?! О чём ты могла думать, дура! Хочешь всю жизнь прожить в говне?! Хочешь остаться там, куда опустилась? В этой чертовой яме?! Если не можешь выбраться сама, то научись принимать помощь других! Это нужно не только тебе! Моя внучка погрязла вместе с тобой!
— Мне не нужна помощь, мама, — спокойно произнесла я, — как и тебе ни к чему его деньги.
Она на миг умолкла, но сразу же закричала:
— Упрекаешь меня?! Ты?! Я, в отличие от тебя, куда-то стремлюсь! Я хочу для себя лучшей жизни, ты же…
— С помощью других? — хмыкнула я, — точнее, за счёт других.
— Что за глупость?! — не выдержала она, — ты совсем сошла с ума в своём этом клоповнике?
Я закатила глаза. С ней иногда было очень тяжело. И под «иногда» я имела ввиду «всегда».
— И деньги совсем не так важны, как ты и моя внучка! — довершила лживую тираду она.
А после сделала так, как делала во время практически каждого нашего разговора — бросила трубку. Мы с Соней остались одни. И это больше радовало, чем огорчало — спокойствие было предпочтительнее того, чем грозила нам компания.
Из двух окон нашей квартиры, под которыми мы стояли уже несколько минут, горел жёлтый неяркий свет старых лампочек, не огражденный преградами даже в виде занавесок — Никита подобные «украшения» называл блажью. И это не показалось странным мне в моменты нашей притирки друг другу. Сейчас же ощущалось скорее как сумасшествие, чем черта характера.
В окне мелькали спины его дружков, из форточки деревянного окна доносился их громкий гогот, а мне совсем не хотелось идти обратно. Мой взгляд то и дело останавливался на этаж выше, где свет не горел, и не было видно ровным счётом ничего — Артём сегодня был на дежурстве. Снова.
