Весна – голодное время. Некстати на ум пришли пустые щи, которые они с домовым хлебали вчера.
– Меня Ярина зовут, – спохватилась она, с неловкой улыбкой принимая подарок. – А вы не сердитесь? За барьер.
– Люди глупые и грубые, но без них совсем скучно, – веско бросила Березка – худосочная русалочка с непривычно короткими, до плеч, волосами. – Они забавные всегда были, нас не трогали. Ну и мы их. Все тем летом началось, с появлением колдуна. А после ночи белой свиты[2] они совсем взбесились.
Расспросить поподробнее Ярина не решилась, но начало знакомству было положено.
Русалки шли по лесу свободно, не таясь. Они прекрасно знали, где находится избушка, а на вопрос только отмахнулись.
– Все знают. – Беседовала с ней в основном Рябинка, средние сестры были заняты – следили за Ивушкой. Маленькая русалочка оказалась до того любопытной, что удержать ее от попыток залезть в заброшенное волчье логово или на раскидистый дуб было непросто.
– Раньше мы старались оттуда подальше держаться. Илея, бывшая хозяйка, не любила гостей. Особенно, наше племя. Она и людей не любила, но никогда им не отказывала, наверняка полезными считала. Все чародеи такие, – Рябинка поймала скользнувшую мимо Ивушку за руку и невозмутимо продолжила. – По ней никто из наших не убивался. Только Торопий, но он пришлый, хоть своим стал. А она за десять лет так чужинкой и осталась.
Имя прежней хозяйки избушки было непривычным, певучим. Хотя чему удивляться? Мало ли в Дивнодолье чужеземцев. Колдовской круг располагался Рениме, столице соседней Арсеи, оттуда чародеи и разъезжались по странам, где их признавали. Правда, обычно мастера своего дела не оседали в глухих селищах. Но здесь Пустошь близко… Вон, колдун, тоже по виду не простой, а кукует в этой дыре.
– А что с ней случилось? – Ярина поборола желание обхватить себя за плечи. Волшебство водяного иссякало, дрожь возвращалась, пришлось ускорить шаги.
– То же, что и со всеми. Ушла и не вернулась. Бродницы ее на летний солнцеворот видели, с тех пор так и нет вестей. Думаю, она на Пустошь сунулась. С нее никто живым не уходил. Ступишь – сгинешь. Тела не нашли. Чародеи постоянно туда лезут, ничему их жизнь не учит.
Рябинка потерла плечо – сквозь прорехи в рубахе проглядывал белый шрам от ожога. Она говорила отстраненно, но последняя фраза отдавала горечью. Ярина не стала расспрашивать, они уже вышли на прогалину, где стоял дом.
– Ой, черепушки! – раздался звонкий голос. Бессловесные стражи вызвали у Ивушки бурю восторга. Она вырвалась и принялась прыгать у частокола. С ее ростом достать до верха не получалось, но русалочку это не волновало.
Черепа такое внимание не заметить не могли: глазницы налились светом, зубастые рты распахнулись. Ивушка взвизгнула от восторга, она бы вновь попыталась подпрыгнуть, как ворота отворились.
– Это что тут такое? – пробасил Торопий. – Кто балует?
– Здравствуй, дяденька! – Русалочка ничуть не смутилась, лихо поклонившись до земли. – Мы в гости.
Домовой, уперев руки в боки, разглядывал их пеструю компанию. Ярина не знала, что он разглядел на ее лице, но кустистые брови сошлись на переносице. Ничего хорошего это не предвещало.
– Лахудры в дом, – скомандовал он непреклонно. – Лешачка в баню. Да поживее!
Ярина тяжело вздохнула. В баню так в баню.
ГЛАВА СЕДЬМАЯКогда Ярина вернулась в дом, никто не скучал. Ивушка крутилась перед зеркалом, изучая щедро намазанное целебной мазью лицо. Завернувшиеся в лоскутные одеяла сестры пили ледяную ягодную воду, домовой старательно штопал дыры на их сорочках. В тихом бурчании едва разбирались отдельные слова: «лахудры», «неряшество» и «безобразие». Сидели они недолго. Когда последняя дыра скрылась под заплаткой, засобирались в дорогу.
У ворот Рябинка обернулась, с торжественной серьезностью сказав:
– Обращайся, если что. Отца не слушай. Позлится и отойдет. Нам держаться друг друга надо.
Потекли ленивые весенние деньки.
Два дня Ярина вставала поздно, когда уже солнце золотило верхушки деревьев. Завтракала, помогала домовому хозяйничать. Ожерелье больше не дурило, не пыталось выплеснуть нескончаемый поток образов. Теперь она могла высидеть в нем по несколько часов к ряду, хотя на ночь все равно снимала. Но это все равно не спасало от тоскливых, наполненных женским плачем, снов.
Жаль, покой оказался мимолетным.
На третий день Ярина жевала пирожки и корпела над книжным переводом. Дело почти не двигалось. Наверно потому, что она больше разглядывала сокровища, чем вникала в мелкую паутину вязи, но признаться в лени было стыдно.
Вой за окном чуть не заставил подавиться, хотя пора бы уже было привыкнуть. Ее безмолвные стражи завывали каждую ночь, видно, не давая колдуну подобраться поближе. Вряд ли у кого другого хватило бы храбрости сунуться в лес среди ночи, когда их оврага выползало непойми что.
Выбежав на крыльцо, Ярина обнаружила, что все до одного черепа повернуты безглазыми лицами за ворота, хотя обычно они сидели на частоколе как попало, а то и вовсе крутились вокруг в попытке углядеть что поинтереснее.
Вороны все так же восседали на ветках, ничуть не тревожась.
За частоколом терпеливо дожидались посетители: живые и не очень. Дюжина волков, разной степени облезлости, сидела в рядок и таращила желтые глазищи на черепа. Стоило распахнуть ворота, звери вздернули морды к небу и завыли с новой силой. Лес откликнулся на такое безобразие потрясенной тишиной. Черепа возмущенно заклацали зубами. По их пониманию, пугать хозяйку могли только они, а незваные гости покусились на святое.
Ярина, пытаясь выковырять убежавшую в пятки душу, замерла столбом. Волки смолкли и выжидающе уставились в ответ, выглядели они при этом не слишком довольными. Пару минут на полянке никто не шевелился, являя прекрасный пример для пословицы «тягалась кобыла с волком». Потом вожаку – здоровенной серой зверюге с погрызенным хвостом – это надоело. Выступив вперед, он ткнулся мордой в лежащую на земле тушу и двинул ее вперед.
Тут-то Ярина и отмерла. Последним «гостем» оказалась молодая олениха: только убитая, кровь вокруг раны на горле еще не успела свернуться. Судя по голодным взглядам и выпирающим ребрам, волки были бы сами не прочь полакомиться мясом, но отчего-то медлили.
Вожак вновь уселся и склонил голову на бок, вперив в нее внимательный взгляд. Ни дать ни взять, умильный лохматый пес. Одна перепачканная в крови морда не давала обмануться.
