Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
за художницей по пятам, забавляясь этой игрой. Но, скорее всего (предположила Александра), Нине не хотелось оставаться с матерью в столовой. Они не ладили, это было слишком заметно.
Поднявшись на площадку, Жора отпер кабинет:
– Максим меня предупредил, что все будет оставлено на столе.
– Так и есть. – Александра еще с порога увидела бумажный рулон. Подойдя к столу, она убедилась в том, что картина исчезла. И хотя для работы над венками, особенно в начальной стадии, оригинал был не нужен, она не отказалась бы взглянуть на пейзаж еще раз. Но полотно, очевидно, было заперто в сейфе. Александра вновь обвела взглядом скудную обстановку кабинета, не носившую абсолютно никакого отпечатка личности хозяина. Конечно, дом был еще не обжит, и все же ей не хватало мелочей, которые человек неизбежно накапливает вокруг себя, задерживаясь на каком-то месте хотя бы ненадолго. Забытая авторучка, скомканный чек, пустой стакан… Здесь не было ничего, а ей все больше хотелось что-то о нем знать.
Нина подошла к окну:
– Какой вид… А вон те домики пустуют?
Жора, к которому она обращалась, кивнул:
– Весной достроят. Там внутри только черновые полы, электричество не подведено, вода тоже… Коробки.
– Значит, будет всего семь гостевых домов?
– Выходит, так, – сторож пожал плечами. – По мне, так и семь – много. Здесь самое ценное – что? Тишина, уединение. А набьется народу, и всему конец.
Девушка продолжала смотреть в окно, словно открывшаяся панорама ее заворожила. Затем медленно обвела взглядом незатейливую обстановку и заметила:
– Это ведь кабинет хозяина, верно? Могу предположить, что он жуткий мизантроп.
– Почему ты так думаешь? – Александра, уже направлявшаяся к двери, приостановилась.
– Здесь всего одно кресло, для него. Посетитель должен будет стоять. И это кресло расположено спинкой к окну. То есть красивый вид его не интересует.
– Что ты судишь по мебели! – с горячей обидой возразил парень. – Максим вовсе не такой. Вечером познакомишься и сама увидишь, что он прекрасный человек. Очень добрый!
– Может быть, меня с братьями еще до вечера отсюда выпрут, – усмехнулась Нина. – Отец не рад, что они приехали, а мама – что я заявилась.
– А почему она не рада?
Александра уже успела отметить инфантильную непосредственность, с которой Жора удовлетворял свое любопытство, будь то расспросы или банальное подслушивание. Нина взглянула удивленно, но все же ответила:
– Мама боится, что я завалю сессию. Для нее и так стало ударом, что я передумала быть медиком. Медик ведь благородная профессия, миссия, можно сказать. А судебный антрополог для нее – это сортировщик костей. Да и материальная сторона для нее имеет значение, подарки там от исцеленных. Мои клиенты давно уже мертвы, так что, кроме зарплаты, никакой выгоды я от них не получу.
Девушка тряхнула головой, словно прогоняя неприятные мысли, черные блестящие волосы рассыпались по плечам.
– Это счастье, что мама посвятила себя карьере братьев, а меня оставила в покое. Да и Лене надо сказать спасибо. Да, этой Лене, – она перехватила вопросительный взгляд Александры. – Пять лет назад, когда я бросила мединститут, мама была слишком занята Леной, чтобы тратить нервы еще и на меня. Я ее поставила перед фактом, а она только сказала, что все хотят ее в гроб вогнать. Повезло, этим и кончилось.
Нина так откровенно и холодно говорила на личные темы, что Александра предположила: либо девушка делится семейными секретами не впервые, либо семья ей безразлична. Сама она ощущала неловкость, словно случайно заглянула в чужую спальню.
– Что же, идем. – Художница двинулась к двери, осторожно прижимая к груди рулон. – Физического труда не боишься?
* * *
Предстояла большая работа, и Александра ничуть не пожалела о том, что обрела помощницу. Собираясь в дорогу, художница захватила из своей мастерской все необходимое для изготовления пяти подрамников нужного размера: материал, степлер, ножовки. Саму картину ей измерить не удалось, но она на это и не очень рассчитывала, ведь полотно пришлось бы извлечь из рамы, на что заказчик мог не согласиться. Любые манипуляции с картиной могли ее повредить, а Богуславский, неведомо по каким личным причинам, явно относился к этому пейзажу с трепетом. Так что Александра положилась на его заявление, что олеографии выполнены в масштабе один к одному. Сравнив для начала все предоставленные ей отпечатки, убедившись в их полной идентичности, Александра достала рулетку и карандаш:
– Я буду отмерять и чертить, а ты отпиливай точно по линии. Сумеешь?
– Наверное. – Нина вооружилась ножовкой и оценивающе осмотрела лезвие. – В анатомичке меня хвалили.
Александра, уже приготовившись нанести первую разметку на планку, подняла глаза:
– Страшно это?
– Что? – На щеках девушки вновь появились ямочки. – Препарировать трупы? Вообще не страшно. Вот живого человека оперировать… Я бы боялась, наверное. А тут нужна только аккуратность, понимание того, что делаешь… Ну и опыт.
Художница быстро нанесла разметку на четыре длинные планки и придвинула их Нине:
– Распили по всем линиям. Только первый распил покажи мне.
Девушка усмехнулась и, склонившись над обеденным столом (они работали внизу, перед пылающим камином), крепко прижала ладонью левой руки планку, а правой сделала несколько быстрых, почти небрежных движений. Протянула Александре отпиленный фрагмент.
– Будто на станке отрезано, – признала та. – Продолжай, я займусь холстом.
Пока Нина с упоением нарезала деревянные планки, Александра достала из дорожной сумки сверток с холстом. Наконец, она могла как следует оценить свое приобретение. Сняв обертку и встряхнув слежавшийся материал, она едва не чихнула, когда в воздухе повис горьковатый запах мышиного помета, подвала. Оценив холст на просвет, Александра предположила, что проклеек потребуется больше, чем обычно: ткань имела редкое переплетение. «Хотя зачем стараться? – спросила она себя. – Краски-то как таковой не будет!» Но Александре хотелось сделать все как полагается, как учили ее в институте, не столько для клиента, сколько для себя самой. Она уже не помнила, когда ей в последний раз приходилось проклеивать холст самостоятельно. Работа реставратора этого не требовала, разве что в тех случаях, когда особенно ветхую картину приходилось наклеивать на новый холст, чтобы избежать полного разрушения.
Александра не без горечи улыбнулась: «И вот я снова готовлю холст, но не для того, чтобы писать, даже не для того, чтобы копировать… Для венки. Правильно говорят, ни от чего зарекаться нельзя!»
– Вы почему смеетесь? – не отрываясь от работы, спросила Нина. Шелковистые черные волосы, подстриженные на висках чуть короче, падали на щеки, разрумянившиеся от усилий и от огня в камине.
– Все-то ты замечаешь, – откликнулась Александра. – А ведь вроде не смотришь в мою сторону. Я клеймо на холсте пытаюсь прочитать.
– Я судебный антрополог, я должна все замечать! – рассмеялась Нина.
– М. А. Винеръ… – пробормотала Александра, разглаживая холст ладонью. – Два цветочка… Или это колесики? Между ними какое-то пятно. Ниже надпись: Лодзь.
– Старый холст? – осведомилась Нина, делая очередной жутковато точный жест. Напильник она держала изящно и властно, как скрипачка – смычок.
– Конца девятнадцатого или начала двадцатого века.
– Надо же, – с уважением произнесла девушка. – Вы будете рисовать картины на таком старом холсте?
– На таком холсте я ни за что не стала бы писать картины, – улыбнулась художница. – Нет, мы будем наклеивать на него старые олеографии.
– Зачем? – с любопытством спросила Нина.
– Чтобы потом оттиснуть рельеф, прописать немного маслом по бумаге и покрыть лаком, – пояснила Александра. – За пару шагов не отличишь от настоящей картины.
– Зачем? – повторила Нина, откладывая ножовку и внимательно глядя на Александру.
– Затем, что заказчик так пожелал, – ответила та, пряча за внешним спокойствием собственное недоумение. – Ему захотелось иметь пять одинаковых венок.
– Это что такое? – не отставала Нина. Получив краткое объяснение, девушка задумалась, а затем спросила: – Он не в себе?
– По-моему, он более чем разумен. – Александра начала разворачивать холст на другом краю стола. – Просто ему захотелось повесить пять одинаковых венок
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
