для этого у тетрарха были доносчики. Они, как крысы, шныряли повсюду, их почти всех знали в лицо, а потому при них всегда несли хвалебный бред.
Хуза был поднаторевшим верченым лисом и псом-царедворцем в одном лице. Умел без мыла втираться в доверие и рвать ошейник после команды «фас!». Он выжидал, когда отважатся доносчики, но те тоже ждали, кто первым бросится головой в пасть тигру. Хуза за многие годы изучил характер тетрарха, собачьим чутьем чуял, когда какое слово можно вставить, а когда какое слово стоит напрочь забыть. На сей раз учуял, что тетрарх готов проглотить любую кашу, тем более от него, униженного собственной женой. И Хуза отважился.
Осторожно и вкрадчиво облизнулся, преданно завихлял в три погибели и заскользил языком по нёбу, сообщая о плохой новости об Иоханане Крестителе.
Тетрарха удивило, что Хуза после отчета по обыкновению не улизнул с глаз долой, а заговорил на тему, никак не связанную с его придворными обязанностями. Остановился перед домоправителем и, недоумевая, посмотрел сверху вниз. Ирод Антипа был выше Хузы, вдобавок тот согнулся и не поднимал головы. Упоминание о Крестителе отдало противной резью в кишечнике тетрарха.
Хуза не зрел в этот момент выпученных глаз властителя, но чувствовал, как они прищурились и остановились, точно у зверя, парализующего взглядом свою жертву.
– Говори, коль есть что сказать, – крякнул Ирод Антипа. – Что за новость?
Хуза заерзал издалека. Не мог так сразу напрямую, его лисья порода заюлила, чтобы обелиться, подняться в глазах тетрарха на прежний уровень, а может, еще выше.
– Великий царь, – по капле выжимал из себя Хуза, – жена слыхала гнусные речи Крестителя. Просила передать, что он не только поносит римлян, но и оговаривает тебя. Его бред опасен. Ни один смертный в царстве не смеет произнести таких речей, не поплатившись зряшной головой. Креститель судит тебя. А народ Галилеи возбуждается и разносит эту галиматью по всем застрехам. У меня не поворачивается язык повторить то, что во всю глотку несет безумец.
Ирод Антипа нахмурился, где-то под печенкой колко заежилось. Он еще не услышал от Хузы никакой конкретики, но толчки изнутри подсказывали тетрарху, что Иоханан костерит его не меньше, чем римлян. Жар ударил в голову. Царь занервничал. Неотрывно смотрел на царедворца.
– Прости, Великий царь, у меня не хватает духу, – еще ниже пригнул себя Хуза, и от этого выверта позвоночник заскрипел, как ржавый механизм. Но ухо Хузы цепко уловило над собой натужное сопение Антипы. – Его язык, как жало змеи, – прожужжал Хуза, а по животу, пережатому перегибом, ударила боль. Дыхание сперло, голос захрипел. На последнем выдохе домоправитель прошамкал, как беззубый: – Сумасброд Иоханан мажет грязью тебя за Иродиаду.
По телу Ирода Антипы пробежала сильная дрожь. Наверно, такое же состояние должен был испытать Понтий Пилат, когда первый раз услыхал о шельмовании римлян. И такое состояние прокуратор наверняка испытывает до сих пор, ведь безрассудный глупец не останавливается. Напротив, грозит вратами ада и тем, кто служит римлянам, как будто он знает все дотоле и заведует всеми вратами. А теперь выясняется, что разбойник кроет и его, Ирода Антипу: лезет в чужую постель, обвиняет в неисполнении закона Моисея, вколачивает в головы иудеям ненависть к своему царю. Это небезопасно для тетрарха.
В первое мгновение Ирода Антипу новость тревожно взбеленила. Однако Хуза не увидел появившейся тревоги в глазах тетрарха, ибо продолжал стоять с низко опущенной головой. Знал, что голова, не вовремя поднятая, отсекалась вмиг и безжалостно.
Тетрарх раздул ноздри, задышал глубоко и шумно. Смутьян был прав, он, Ирод Антипа, преступил закон, отобрал жену у брата Филиппа Боэта, прозябавшего с нею в Риме на подачки от властителя.
Боэт был слабым и никчемным по представлениям Антипы. Он даже не сопротивлялся, попросту спекся прямо на глазах. А она была красивой и ядреной. Из-за нее стоило поддать брату в солнечное сплетение.
Иногда Ироду Антипе казалось, что это не он выбрал ее, а она сделала выбор. Она сама легла к нему в постель, и пиявкой вошла в сердце. Он задохнулся от дурмана и не захотел вырвать его из души. Был без ума от этой женщины. Ее нечеловеческая сила магнитом притягивала к себе, не отпускала. И теперь уже не имело значения, кто кого выбрал. Какая разница. В результате Иродиада стала его любовницей. Он этого хотел. Ирадиаде нужен был сильный мужчина, повелитель. Таким был Ирод Антипа. Но временами он все-таки чувствовал, что больше повелевала она. Особенно, когда постель под ними вздымалась, как дикая лошадь.
Конечно, и он и она нарушили Закон, но Бог за это простит, надеялся Антипа.
Все вокруг помалкивали, пока не выискался сумасшедший Иоханан. Теперь тетрарх видел, что слонявшийся по иудейским землям Креститель опасен не только для римлян, но и для него.
Тревога, возникшая в глазах Ирода Антипы, медленно превратилась в злорадство: у него появился повод и причина прибрать к рукам необузданного безумца. Чтобы предотвратить смуту среди людей и чтобы ладить с Понтием Пилатом.
Тетрарх глянул на Хузу со свирепой царской благосклонностью. Ведь, в конечном итоге, домоправитель своевременно сообщил нужную весть, как бы она ни была отвратительна. Настроение тетрарха от неприятной новости не стало хуже настолько, чтобы голова царедворца была снесена с плеч. И покатилась по полу, слепнущими глазами напоследок разглядывая надраенные кедровые половицы и оставляя кровавый след на них.
Хуза услыхал хриплый вздох Ирода Антипы и сообразил, что можно поднять глаза. Однако не поднял, сглотнул слюну:
– Великий царь, прости, но я не стал удерживать жену и не запретил ей шататься с голодранцами. От нее могу знать, какими речами они выпрашивают у людей кусок лепешки, и приносить тебе всю червоточину их вредной болтовни.
Ирод Антипа был человеком понятливым. Немедленно оценил предложение Хузы и его преданность. Оторвал ноги от пола, качнулся из стороны в сторону. Долго стоять на одном месте не умел, любил постоянно двигаться, когда не восседал на престоле, ином сиденье, либо не возлежал на мягких подушках.
Хуза, конечно, говорил сейчас царю неправду, поднимал в его глазах свою значимость. Поскольку на самом деле Иоанна сбежала от мужа, не испросив его согласия. Однако Ирод Антипа этого не знал, потому подумал о Хузе как о хитромудром жуке. Тетрарху понравилось предложение домоправителя. Иметь своего человека возле этих вредных болтунов, наперебой дурачивших народ, примазываясь к Богу, было очень кстати. Тем паче что перед этими ловкачами, к сожалению, легковерные иудеи охотно развешивали уши. Знать все изнутри – хорошо.
А домоправитель между тем осознавал, что наступит момент,
