Не самое, кстати, плохое. Весна тут. Погоди, Витька, можно еще через канаву, в лесок и полями, до своих…
Подобная мысль посетила многих в уничтожаемой колонне и, приподнимаясь на локтях, Зорин видел густо бегущих вправо и влево к оживающей «зеленке», ребят. Прикидывая, когда рвануть самому, все еще держа за шиворот закрывающего лицо Костю, у которого сквозь сжатые ладони текла изо рта утренняя каша, Зорин вдруг увидел расцветающие под ногами бегущих скупые пыльные бутоны минных разрывов. Ждали колонну, очень ждали. И теперь остатки уцелевших бойцов валятся снопами на заминированных обочинах, оставляя ноги в изжеванных окровавленных берцах в седой прошлогодней траве.
72-й сделал небольшую паузу в стрельбе, авторитетно и деловито двинулся вперед, между делом смахивая с дороги горящие скелеты машин. Сколько же он бойцов положил, сколько техники сжег, думал беспредметно и лихорадочно Зорин, задом, по-рачьи, сползая к своему «Уралу» за задний мост, не забывая тащить проблевавшегося бледного Костю. И как это у них теперь, герой чего?.. Пурпурное сердце, Почетный легион, Подвязки?… Фу, какая дурь. Небесная сотня?… Майдана? Да не… Советского Союза!! Он там сидит, командир танка, майор, наверное, еще советский, усы у него вислые, как у «Песняров»… А чуб? Как у Тараса Бульбы, что ли?.. Нет. Просто приказ у него, видимо, такой… Как и у нас. Только мы-то не стреляли, а он нас сжег, всех почти…
Костры от чадящей техники и скрюченных горелых людей затянули и без того сумеречное небо. Дождик не переставал, лупил трупы, оплакивая их, еще не остывших. Бандеровский танк неумолимо приближался, Зорин уже слышал, как лязгнул люк, и увидел — фигура в оливковой куртке заняла место на башне возле пулемета, выискивая длинным хоботом зенитного пулемета уцелевших русских.
— Отползай и лежи молча, — прошипел Виктор в ухо Косте, раздумчиво выпрастывая из разгрузки маленькое хлипкое тельце гранатки РГН. Граната-то — не той системы… В кино про это было. Ручных противотанковых теперь не водится. А с башни эта малышка — скатится. Так что лучше подпустить впритык и резануть бандеру с автомата. Шансов мало, он нырнет в башню, да и раздавит, разомнет гусеницами капитана и сержанта вместе с грузовиком.
Свистеть вдруг начало, будто прогревалась паяльная лампа, громко и все сильнее, с западной стороны, почти с тех же мест, откуда нагрянули фашисты. Зорин увидел, как мнутся, уходя в землю деревца, и летят в стороны ветки ивы на подъездах к дальнему перекрестку, и уже почти совсем скукожившись под тенью наползающего 72-го в странной, крестами, украинской «цифре», увидел выскочивший на дорогу за спиной вражеской машины Т-80, укрытый обрывками камуфляжной сети и с белой большой «зет» на лобовой броне. «Восьмидесятка» резко замерла, клюнув носом, и хлестанула бронебойным в корму бандеровского танка.
От какого-то бронелиста срикошетил сердечник, адски запел на излете, уходя вбок, командир 72-го нырнул в башню и его машина через застопоренную левую гусеницу резво пошла на разворот, внутри башни, видно, суетились, пытались вручную зарядиться вместо карусели, поменять фугас на бронебойный, успеть, спастись, выжить, дальше жечь русскую колонну и в конце — чтоб им — как это, Пурпурное сердце?! Фу ты, дурь…
Стрелок «восьмидесятки» с белой буквой имел свою минуту, пока советский, почти такой же, танковый брат крутился, подставляя борт, и шанса не упустил. Снаряд его как раз влетел туда, где уложены, готовые к бою, фугасы, коими только что он утюжил глупо беззащитную полицейскую колонну. Башня 72-го взлетела в дождливое небо, уносясь навстречу водяным струям вместе с разорванными телами командира и стрелка, поднятая на огненном столбе детонации, оставляя в обезглавленном корпусе сожженного в пепел механика-водителя.
— Дыннннннн!!! — сказала рухнувшая в болото в двадцати метрах от Зорина башня чужого танка и напоследок обдала его шипящей подогретой вонючей водой. Танк с белой буквой уважительно объезжал горящие трупы своих земляков — росгвардейских КАМАЗов, посвистывая турбиной, пробирался наказать БМП с желто-синим флажком, которой не все еще было ясно.
— А и по-о-о-околошматили вас, — сказал гнусаво, поднимая за ворот бушлата Костю из канавы человек в немыслимо грязном камуфляже и мохеровом шарфе. У него торчал набок задорный сломанный нос и верхняя губа едва прикрывала голые беззубые десна, — Чо ж вы так перли, дуриком?! Аа-ааа-а мы вас же пять лет ждем… Этак они всех на подходе укокошат…
Он протянул совок черной дубовой ладони Зорину, держа настороженно под мышкой автоматный приклад, не сводя зрачок ствола с капитана.
— Мыза, вперед давай!! — крикнул с дороги, перекрывая гудящее из танкового трупа пламя, еще один, в пегой бороде, со снайперской винтовкой, — Потом побазарим, ребята слепые едут, помогай! Бегоооом!!
Виктор выполз на карачках из канавы, стыдясь себя, отряхивал голову, безотчетно вытирал автомат ободранными пальцами, гнал туман из гудящего черепа.
— Капитан, слышь?! Некогда сидеть. Собирай своих, вперед бегом!! Танкеров наших прикройте. Сейчас воевать надо, сможешь?! Тут вас давно ждали, ты уж оправдай… Потом, братик, поплачем…
Зорин встал, дернул за руки Константина, отхаркался немного, услышал свой сиплый, будто стариковский, голос, которым пытался кричать:
— Отряяя-а-ааад, ко мне!! Командиры — сюда!
— Ну, уже лучше, — одобрительно хмыкнул снайпер, уходя вслед за своим танком, — Тебе оставить моего начштаба, или сам управишься?!
Вместо начштаба на Зорина глядел тощий суровый мальчишка в синем пуховике, кое-где изодранным в лоскуты, но с АКСУ в бледных от холода руках и с брезентовым автоматным ремнем на щенячьей шее.
— Некогда мне тут с тобой, — сосредоточенно вздохнул парнишка, глядя вслед убегающему снайперу, туда, где еще отплевывалась от партизанского танка подыхающая бандеровская БМП, — Собирай своих и за нами. Ты, дядька, воевать сюда пришел, или как? Если не можешь — там, сзади сеструха моя в овражке, Катькой звать. Пригляди за ней. А мне — нашим надо подсобить.
Уже убегая, крикнул, отгоняя детской ладонью черный дым горящих машин:
— Да ты не боись, дядька!! Все равно мы победим! Потому что они — фашисты…
Зорин, кряхтя, поднялся, безуспешно искал свою форменную кепку. Краем глаза смотрел на Костю — тот уже стоял, глядя на бегущего в огонь и мазутный смрад мальчишку, стыдливо счищал с разгрузки сопли и блевотину.
Виктор оставил сержанта у полузатонувшего «Урала», приказав принять меры к спасению из кузова забитого в деревянном ящике противотанкового «Метиса», или, на худой конец, вытащить хотя бы «собаку» — АГС, вместе с боеприпасами. Контуженный взрывом прапорщик-кинолог, сидящий на обочине, только мотал головой, зажимая окровавленный нос, остальное отделение в суматохе разбежалось по канавам и дальше, укрылось, наверное, в лесополосе, если не полегло целиком на минах, и собирать людей
