Я вошла на кухню через вертящуюся дверь и, снова аукнув, подождала, не последует ли ответ. Комната была залита солнечным светом. Кухонные столы были из нержавейки, а с полок над двумя ресторанного размера стальными плитами свешивались огромные котлы для супа. Эмалированные раковины были белыми как снег. Больше смотреть было не на что. Где же Фоли, думала я. Я настолько сосредоточилась на этом, что, когда он появился за моей спиной и похлопал по плечу, вздрогнула и схватилась за сердце, икнув от неожиданности.
— Простите, если я напугал вас.
— Я просто не ожидала, — сказала я, прикидывая, как долго он следил за мной. Внутри нарастало чувство тревоги, которое я постаралась подавить. — Спасибо, что согласились на встречу со мной.
— Не за что.
Он был высокий и сухопарый, рукава казались слишком короткими для его длинных рук с тонкими запястьями и чересчур большими ладонями. На чисто выбритом лице выступали скулы, а линия челюсти была четко очерченной. Глубоко посаженные голубые глаза имели темную радужную оболочку. Его лицо было словно с черно-белой фотографии, сделанной во времена Великой депрессии, — затравленные люди в очередях за бесплатным питанием, чьи взгляды были в отчаянии устремлены на камеру. Он напоминал мне кого-то, хотя я не сразу вспомнила, кого именно. Говорил он монотонно, глядя как будто сквозь меня, дистанцировавшись от всего окружающего мира. Я не видела в его чертах никакого сходства с Дейзи, за исключением, возможно, грусти, источником которой, видимо, была Виолетта. Ему был только шестьдесят один год, но взгляд его был таким затравленным, что можно было дать все сто.
— Идемте со мной. Я покажу вам, где живу. Мы сможем поговорить там, где нас никто не услышит.
— Прекрасно, — сказала я и последовала за ним, удивляясь своей смелости. Я была одна с человеком, подозреваемым в убийстве, в этой большой пустой церкви. Кроме Дейзи, никто не знал, где я нахожусь.
Мы спустились на один пролет лестницы на цокольный этаж, там было сухо и чисто. Фоли открыл дверь помещения, которое я вначале приняла за большой чулан.
— Вот мои апартаменты. Возьмите стул.
Комната, куда он меня привел, была размером где-то футов десять на десять с белыми стенами и блестящим бежевым линолеумом на полу. В центре стоял маленький деревянный кухонный стол с четырьмя табуретками. Вдоль стены вплотную друг к другу располагались небольшой холодильник, диван, один обитый материей стул и маленький телевизор. В открытую дверь была видна еще одна комната, поменьше, а там — раскладушка. Позади нее, судя по всему, находилась ванная комната.
Я села за стол. В центре стояла миска с неочищенным арахисом. Фоли сел, явно расслабившись. Его взгляд, устремленный на меня, был открытым, но совершенно ничего не выражающим. Он указал на орехи:
— Берите, если хотите.
— Спасибо.
Фоли взял неочищенный арахис, разломил и бросил ядрышки в рот. Потом съел еще один — с таким хрустом, как лошадь грызет удила. Он держал в руках пустую скорлупку, как бы ощупывая ее неровную поверхность, кончиками пальцев касаясь краев. Меня учили съедать арахис, не отшелушивая оболочку, чтобы не мусорить.
Он взял из миски еще один орех и стал перекатывать его, слегка сжимая, как бы проверяя его на прочность. Его пальцы двигались словно сами по себе.
— Вы частный детектив. Откуда?
— Из Санта-Терезы. Я десять лет в этом бизнесе. До этого я была полицейским.
Фоли покачал головой:
— Зачем Дейзи это затеяла?
— Спросите ее.
— Но что она сказала, когда нанимала вас?
— Она переживает. Говорит, что до сих пор не может примириться с тем, что мать ее бросила.
— Никто из нас не может примириться с этим, — с горечью заметил он, отвернувшись от меня и пожав плечами, словно в ответ на какой-то спор с самим собой. — Ну что ж, я полагаю, что нам лучше покончить с этим. Вы можете спрашивать меня все, что хотите, но сначала я скажу следующее. Пастор в этой церкви — единственный человек в городе, у которого доброе сердце. После того как Виолетта пропала, меня уволили, и я не мог найти работу. Раньше я был строителем, но после случившегося никто больше не хотел нанимать меня ни на какую работу. Почему? Меня никогда не арестовывали. Никогда не предъявляли никакого обвинения. Я не провел ни одного дня в тюрьме. Моя жена просто сбежала. Не знаю, сколько раз я должен это повторять.
— Вы нанимали адвоката?
— Мне пришлось это сделать. Я должен был защищаться. Все думали, что я убил ее. Мне надо было содержать Дейзи, а у меня не было работы. Как вы можете доказать, что вы чего-то не делали, когда весь город против вас?
— Чем же вы зарабатывали себе на жизнь?
— Ничем. Пришлось жить на пособие по безработице. Мне было стыдно, но у меня не было выбора. Все время, что мы были женаты, Виолетта не работала. Она хотела сидеть дома с Дейзи, и я не возражал, хотя лишние деньги нам бы не помешали. В течение нескольких месяцев я не мог оплатить счета. Это было трудное время. Некоторые думают, что мне на это было наплевать, но это не так. Я делал все, что мог, но когда она исчезла, не знал, к кому обратиться. Если я оставлял Дейзи хотя бы на одну минуту, она начинала меня искать. Ей нужно было знать, где я. Она цеплялась за мои штаны из страха, что и я исчезну. Вот как оно было. Виолетта делала то, что ей хотелось, не думая о нас. Она была эгоисткой, и материнство не особенно интересовало ее.
— А что интересовало?
— Повторите ваш вопрос.
— Что ее интересовало? Я спрашиваю, потому что хочу понять ее… не то, как она себя вела, а что она была за человек.
— Она любила вечеринки. Сидела на них допоздна и пила. Иногда танцевала.
— А вы? Вы тоже танцевали? — спросила я, думая, что он употребил это слово в качестве метафоры.
— Не настолько часто, как ей бы того хотелось.
Он положил неочищенный орех обратно в миску и опустил свои большие руки на колени под столом. Я услышала треск и поняла, что он систематически щелкал костяшками пальцев.
— У нее были хобби или интересы?
— Вроде занятия макраме? — спросил он с ноткой горькой иронии. — Едва ли.
— Например, любила ли она готовить? Или что-нибудь в этом роде…
— Мы ели одни консервы. Иногда ей было лень даже бросить их в кастрюлю и разогреть на огне. Я знаю, что говорю о ней негативно, и приношу свои извинения. Возможно, у нее были и хорошие качества, но я их не видел. Главное — она была очень красива и глубоко вонзила в меня свои щупальца.
— Почему вы не ушли?
— По глупости, наверное. Не знаю, это было так давно. Иногда я с трудом вспоминаю, как мы жили, но знаю, что нехорошо. Почему я не ушел? Потому что любил эту женщину больше жизни.
— Понятно, — сказала я, хотя это заявление прозвучало несколько странно после того, что я услышала.
