думаю, как, черт возьми, я оказалась зажатой между книжной полкой и огромным телом Конмака, и чувствую себя настолько возбужденной, что зрение фокусируется лишь на нем.
Мои соски настолько твердые, что болят, и я почти уверена, что Конмак чувствует, как они вдавливаются в его грудь.
— Отстань от меня, — говорю я без всякого укора.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— На какой?
Он толкает свою длинную, толстую эрекцию мне в живот.
— Что. Ты. Хочешь?
Свое достоинство. Свою свободу. Самоуважение. Потому что я не могу реально хотеть, чтобы меня оттрахал одноглазый гигант, настолько свирепый, что его называют Зверем.
Рука на его груди опускается вниз. Конмак ослабляет давление, давая мне возможность ощутить стену мышц, составляющих его пресс.
Кроме Сайласа, я никогда не прикасалась к другому такому мужчине, но иногда представляла, что, если меня одолеет здоровяк. У Конмака тело боксера-тяжеловеса или одного из тех телевизионных рестлеров, которые становятся героями боевиков.
Он настолько физически подавляющий, что мои низменные инстинкты хотят подчиниться.
— Ничего, — говорю я.
Его глаза сужаются.
— Лгунья.
— Я сказала то, что хотела сказать, теперь отпусти меня, — я толкаю его в живот, но это все равно, что толкать стену.
— Зачем тебе два сына, если у тебя есть Гермиона?
Все следы его возбуждения исчезают, сменяясь холодной яростью. Он отступает назад, его взгляд вспыхивает.
— Не произноси её имени.
— Она твоя дочь? — спрашиваю я.
— Держись от нее подальше. Понятно?
— Или ты ее тоже купил?
Я жалею об этих словах, как только они срываются с губ. Рука Конмака вытягивается, как у кобры, и он обхватывает мою шею. Давление не сильное — я еще могу дышать, но сила, пульсирующая в этих пальцах, говорит о том, что он может раздавить мне горло.
Он наклоняется и сокращает расстояние, пока наши лица не оказываются в миллиметрах друг от друга.
— Не смей говорить об этой девочке, — рычит он.
— Почему?
Пальцы на моей шее сжимаются.
— Она. Не. Существует.
Я зажмуриваю глаза. Любой мужчина, пришедший на аукцион, где продают женщин, должен быть способен на все. Ему нельзя доверять. И уж тем более своей «сестре» по заключению. Вот черт. Может, мне стоило принять предложение Брианны позвонить ее мужу?
Пора сосредоточиться на побеге. Не только ради себя, но, и чтобы помочь этой девочке.
— Я жду ответа, — говорит Конмак, его голос настолько холоден, что я вздрагиваю.
— Хорошо, — говорю я. — Я не видела никого, кроме тебя, Леды, Мэйв и кучки охранников.
Он отпускает мою шею, и давление на горло ослабевает. Я открываю глаза и вижу, что он все еще нависает надо мной, как бородатый мрачный жнец.
— Могу я уйти, мистер Конмак? — произношу я между стиснутыми зубами.
— Лу.
— Прошу прощения?
— Меня зовут Лу.
— Отлично. Хорошо, можно идти?
Он отступает назад и машет рукой в сторону выхода.
— Передай Мэйв, чтобы зашла.
Я спешу к двери, и мои пальцы дрожат над ручкой. За неполные десять минут Конмак пережил больше эмоций, чем я испытываю в среднем за месяц.
Выйдя в коридор, я натыкаюсь на Мэйв, которая стоит неподалеку от двери с таким видом, будто слушала всю нашу встречу.
— Он хочет тебя видеть, — бормочу я.
Она заходит внутрь и закрывает за собой дверь.
Выдохнув самый длинный, самый дрожащий вздох, я продолжаю идти к пожарному выходу. Что это было? В его доме тайн больше, чем в готическом романе, и мне нужно убираться отсюда, пока кто-нибудь не погнался за мной по коридорам с ножом.
Я выхожу через боковой выход на огромный внутренний дворик, по брусчатке которого ползет плющ. Одна лиана тянется к металлической скамейке, обвивает ее ножки и пробирается между планками сиденья.
Не обращая внимания на желание подрезать растение пальцами, я продолжаю спускаться по каменным ступеням.
Если Гермиону не купили на аукционе, значит, она — отпрыск последней женщины, которой Конмак заплатил за рождение сына? Если это так, то ушла ли она по окончании сделки или умерла?
— Хелен? — кричит голос из дома.
Я оборачиваюсь и вижу, что в дверях стоит Мэйв, размахивая черной карточкой.
— Да?
— Мистер Конмак хочет, чтобы я сопроводила тебя для покупки одежды, — она скорчила гримасу. — Если тебя не устраивает план питания, надо было сказать об этом.
Мое сердце пропускает несколько ударов. Конмак разрешает мне покинуть территорию. Возможно, это мой лучший шанс на свободу.
Мэйв управляет двухместным электромобилем, в котором едва ли поместится водитель, не говоря уже о пассажире. На приборной панели установлен дисплей, похожий на гигантский iPhone, который подчиняется ее голосовым командам. Она сообщает GPS, куда мы едем, а затем нажимает несколько кнопок, чтобы сохранить и поделиться местоположением.
— Извините, если я доставила вам неприятности, — говорю я.
Она фыркает.
— Мистер Конмак, похоже, больше переживал за то, что ты отвергла его ухаживания.
— Это он вам сказал?
Мэйв поднимает нос вверх, что я воспринимаю как универсальный знак того, что она - любопытная корова. Она слушала у двери, не понимая контекста. Нет смысла рассказывать ей, что я практически умоляла его трахнуть меня сегодня утром, потому что ее голова так прочно сидит в заднице Конмака, что она меня не поймет.
— Я редко работаю с суррогатными матерями, — говорит она, ее голос прерывается.
Она хочет, чтобы я рассказала, как мы с Конмаком познакомились, но я не поддаюсь на уловку. Это может быть проверкой того, насколько я осторожна.
— Значит, вы работали со многими беременными женщинами? — спрашиваю я. спрашиваю я.
Мэйв фыркает, но ничего не отвечает. Ее молчание только подтверждает мои подозрения, что я, вероятно, ее первая клиентка.
Мы продолжаем напряженно молчать, пока не доезжаем до парковки крупнейшего в пригороде торгового центра. Я успеваю запомнить стоянку такси, мимо которой мы проезжаем, прежде чем Мэйв ставит свою машину на
