когда та добралась до нужного места, стало совсем спокойно и безумно красиво.
Очертания круга едва проглядывались сквозь накрывшую землю белую пелену, но Алиса знала, что прибыла куда надо. Девушка выбросила окурок, и он, соприкоснувшись с мокрым холодным покрывалом, зашумел и задымился, а после исчез из виду. Казалось, ни единая живая душа не нарушала этой картины, пока она не заметила странное движение в одном из заснеженных кустарников.
Девушка замерла, внимательно вглядываясь меж ветвей, которые активно шелестели от чьего-то вмешательства. Сначала она заметила темные, маленькие уши, выделяющиеся на фоне светлого полотна, а после туловище и передние лапки, откапывающие что-то в земле.
— Заяц, — практически про себя проговорила Алиса, продолжая стоять на месте.
Он быстро копал влажную от снега почву, то и дело оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. Спустя небольшой промежуток времени заяц достал большой желтый лист и, подняв голову, заметил наблюдающую за ним Вестницу.
— Привет, маленький, — прошептала девушка, медленно и осторожно протягивая к животному ладонь, но тот сорвался с места и рванул в чащу, сжимая добытую листву в зубах.
Алиса рассмеялась, рыжие пряди заметались в воздухе, она направила свой взор к небу, а после, сделав пару глотков свежего воздуха, достала из кармана куртки пакетик с песком и солью и маленькую записку.
«Двенадцать ночей возрождения Солнца».
В этот лес оно никогда не проникало, лишь блеклый диск, освещающий, но не приносящий тепла. Ветви закрывали от него землю, будто пряча все, кроме круга, в котором никогда не выросло ни травинки, будто он был мертвым, выкачивал силы из самой почвы.
Ева
Снега было почти не видно из-за тумана, что создавало иллюзию тепла.
— Как тебе здесь? — Георг был на голову выше Евы, с темными глазами и неровными зубами, которые, похоже, ничуть его не смущали, ведь он постоянно улыбался, — я так рад, что нашу мрачную атмосферу разбавила такая милая девушка.
— Держи себя в руках, — Марк, стоящий рядом с ними, легко стукнул Вестника в плечо, на что тот лишь рассмеялся.
Еву забавляло поведение мужчин, она изредка хихикала и краснела, но менялась, когда переводила взгляд на Владимира. Он пугал ее своим молчанием, серьезным выражением лица и направленным на нее внимательным взглядом в течение всего разговора.
Вибрации, исходящие от него, сложно было игнорировать, но, когда Марк заметил это, крепко сжал руку девушки, пробуждая приятные воспоминания. То, что произошло между ними на втором этаже, не могло не оставить след, Ева то и дело смотрела на мужчину, а он улыбался ей в ответ и поглаживал ладонь большим пальцем.
— Очень странно себя чувствую, я ведь родилась здесь, а теперь, спустя десять лет, вернулась снова, но будто в совершенно другое место.
— Уже привыкла к тому, кем становишься?
— Я пытаюсь смириться с этим, ведь бессмысленно бежать от неминуемого, не так ли? — ей хотелось получить поддержку своих слов, но все молчали, погрузившись в собственные мысли.
— А еще я перестала чувствовать холод, — Ева крепче сжала руку Марка и посмотрела ему в глаза.
— Это абсолютно нормально, уже очень скоро ты станешь одной из нас, — он улыбнулся ей, — Вестники не испытывают нужды в питании и теплых одеждах, а также в дыхании. Нам необходимо только спать, чтобы восполнять энергию, во всем остальном…
— Мы как фарфоровые куколки, — закончил Георг, — пьем, конечно, иногда, но только ради удовольствия, и дышим, чтобы говорить.
Девушка поначалу не знала, что ответить, она отвела взгляд на лес, постепенно укрывающийся снежным полотном, как вдруг ее сбил с ног болезненный спазм, окутавший все тело. Она упала на колени и хотела закричать, но ее пронзил неразборчивый шепот, заполняя собой все пространство вокруг. Он звучал отовсюду и одновременно исходил из глубин собственного разума, вгрызался в сознание. Боль душила ее, а таинственных голосов становилось все больше, они превращались в колыбельную, следом — в гул, оглушивший Еву.
Дышать становилось все сложнее, грудную клетку сжимало так сильно, что из глаз брызнули слезы. Марк подхватил ее на руки, говоря что-то, но эти слова растворились в шелесте множества других. Глаза были распахнуты и направлены в небо, но вместо белоснежных облаков Вестница видела луну.
— Я не могу… — все, что удалось прошептать перед тем, как девушка начала задыхаться.
Кашель раздирал горло, но эта боль была незаметна на фоне всего остального. Ева стала различать сквозь голоса свой собственный крик, она прижалась к мужчине и закрыла глаза в надежде, что наваждение отступит, но на смену одному видению приходило другое. Она больше не могла поглощать в себя воздух, будто пелена внутри перекрыла доступ к кислороду, сознание покидало девушку. Последнее, что ей удалось увидеть — силуэт Богини в ночном заснеженном лесу.
Глава 17
Марго
Она жаждала любви и никогда бы не призналась себе в этом, если бы не Филипп. Марго всегда притягивал этот Вестник.
Филипп смотрел на ее выпирающие сквозь платье ключицы. Он видел в ней не просто молчаливую дочь Принцессы, наделенную привилегиями, как считали иные, а ту, чье сердце было множество раз разбито, и которая раз и навсегда решила, что хочет быть вольной птичкой. Она не раз говорила ему об этом, уверяла, заставляла поверить, но сейчас покорно стояла к нему лицом, опустив голову вниз, в темном коридоре, делая иногда рваные вдохи, словно боясь лишиться самообладания.
Ей и правда было не по себе. Впервые в жизни неприятно оттого, что она не может ощутить, как ее щеки наливаются краской, нехорошо от чувства собственного страха. Она боялась того, что не может услышать стука собственного сердца, крови, пульсирующей по венам.
Ни один человек из всех, кого она встречала до обряда восшествия, не был похож на него. В нем была сталь, облаченная мехом, и рядом с ней Филипп показывал себя спокойным и мягким, в отличие от своего внешнего облика. Среди Вестников он вел себя расслабленно, был раскрепощен и весел, располагал к себе практически любого, и именно поэтому его дом, помимо близкого расположения к кругу, служил для совместных мероприятий и сборов перед обрядами.
Наедине с Марго же Филипп становился иным — серьезность и внимательность по отношению к девушке выходили на первый план. Он позволял себе шутить и с ней, но ее натура не располагала ни к юмору, ни к его пониманию.
И, все же, только с ним она чувствовала себя спокойно. Он был ее опорой и защитой, дарил тепло среди кромешной тьмы, окутывающей Вестников.
Девушка медленно и осторожно подняла голову.
