– Ты просто не понимаешь суть процесса и… – начал он и сделал паузу, дожидаясь, пока по вагонам его мыслей рассядутся пассажиры – слова.
Александра же не собиралась проявлять терпение и дожидаться.
– Вера в судьбу – вечный принцип, – заявила она таким тоном, будто искусство манипулирования, которым она владела, и было рукой этой самой судьбы.
– А что ты сделаешь с теми, кто не будет соответствовать твоим стандартам? Что произойдет с теми, чье состояние с каждым днем будет ухудшаться – даже если сегодня они и годятся для Эволюции?
Несколько лет подряд он пытался убедить Александру, что те изменения, которые в ней произошли после коррекции ДНК, изменили ее не в лучшую сторону. Те последовательности в цепях ДНК, которые она импортировала из крови Ньюта, сделали Александру высокомерной, и ее высокомерие входило в помещение задолго до того, как на пороге появлялась она сама. То, что она приобрела, она называла даром. Для него же это было проклятие. Жажда власти, которую проявляли ученые прошлых поколений.
Но Александру было не смутить.
– У каждого свой дар, и они различаются, – сказала она. – Только потому, что твой дар…
Он вдруг закричал:
– Жизнь есть главный дар! Я вернул себе свою жизнь. А то, что ты делаешь… это чистый эгоизм. Половину населения ты оставляешь за пределами своих планов.
Он замолк, увидев, как Александра вновь достает из шкатулки ампулу и вновь принимается вертеть ее в пальцах, словно это – игрушка. Если только…
Если только в ампуле нечто иное. Нечто из того, что он не вполне понимает, но, с другой стороны, понимает на все сто. Его мысли воспарили – он словно прозрел. Двинувшись к двери, избегая встретиться глазами с Александрой, Михаил сказал:
– Прости. Я немного не в себе. Переживаю из-за Николаса. Я, пожалуй… я отправлюсь в паломничество, чтобы все обдумать. А когда я вернусь, мы поговорим.
– Паломничество? Паломничество – это когда ты исчезаешь на целые недели, не сказав, где ты и что с тобой?
Она вернула ампулу в шкатулку. Похоже, даже усмехнулась. Но выражение превосходства на ее лице не смутило Михаила. Он понял, как мало она знает, да еще и не догадывается об этом.
– Николас был замечательным человеком, который спас мою жизнь, и я должен чтить его память – так, как могу.
Потом поднял капюшон и спросил:
– Ты будешь обращаться к людям?
– А разве не я это делаю всегда? – парировала Александра.
Жители Нью-Петербурга любили эту женщину. Доверяли ей. Боготворили ее. Но они были дураками – все, без исключения. Хотя и она не так уж ловко ими манипулировала, как ей казалось. Она быстро оглянулась на шкатулку из красной кожи, в которой содержалась ампула с начертанным на ней именем Ньюта, хотя число… число принадлежало совсем другому человеку. А4.
Номером А4 был дорогой Чак, как его звал Николас.
А4 не был лекарством, обеспечивающим Исцеление.
Александра не знала того, чего не знала.
Глава шестая. Огонь погас
1
Садина
Чем ближе они подходили к берегу, где оставили корабль, тем больше Садина волновалась и тем меньше спала. И дело было совсем не в травяном матрасе. Она ворочалась с боку на бок и видела старину Фрайпана, который в свете луны сидел у костра и подбрасывал топливо в умирающий огонь. Обычно кусок полена длиной в пол-дюйма горел целый час, но теперь они были совсем близко от побережья, и растущий здесь кустарник сгорал значительно быстрее. Садина была благодарна Фрайпану за то, что тот не спал, и не только потому, что сберегал тепло, но и потому, что она могла задать ему вопросы, на которые никто, кроме него, ответить был не в состоянии.
Стараясь не шуметь, Садина встала со своего матраса и подошла к старику.
– Не спится? – прошептала она.
– Доживешь до моих годков, поймешь, что сон не так уж и важен. С каждым днем я все ближе к Последнему Сну, и вот тогда-то я уж точно отдохну.
Когда Фрайпан отвернулся от костра, чтобы прихватить очередную охапку сучьев, Садина увидела у него на шее часть татуировки от ПОРОКа: А8.
– У моей бабушки была такая же отметина, – сказала она. – Цифра была другая, но… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…
У Сони были длинные волосы, которыми она прикрывала шею, но старина Фрайпан носил свой номер открыто, словно это была кривая ироничная ухмылка. Постоянное напоминание всем и вся, где он сумел побывать. Садина вздохнула и сказала:
– Никогда не понимала того, через что вам всем пришлось пройти. И сейчас не понимаю. Но, как мне кажется, это было великим делом.
Ее несколько неуклюжая попытка выразить Фрайпану благодарность от всего молодого поколения действительно выглядела неуклюже. До последнего времени те истории, которые им на острове рассказывали о Лабиринте и попавших туда сверстниках Фрайпана, казались затертыми до банальности. Даже выдуманными! Но, как оказалось, шизы и смерть были вполне реальными! И хотя Садину пока никто не колол шприцами и никто у нее не брал мазки, она чувствовала себя объектом исследований.
– Как ты думаешь, – спросила она у Фрайпана, – они заставят меня пройти…
Она не могла найти слов для обозначения того, что боялась. Испытания и тесты – это не все, что ее заботило.
– Да нет! Они просто возьмут у тебя кровь. Несколько ампул, и все!
– А у тебя они тогда тоже брали кровь?
– Тогда у нас много чего брали.
Фрайпан нахмурился, и в его морщинах отразились тысячи мыслей и чувств, вызванных воспоминаниями о юности.
Воцарилась тишина. Садина почти физически ощущала груз жизненного опыта, который всего в двух словах
