— Это Караев, — вслух подумал я. — Капитан той яхты.
— Как же яхта могла без капитана уйти? — с сомнением спросил мужик.
Я не ответил и, не попрощавшись, думая над тем, что услышал, побрел в поселок, на автостанцию. Выходит, Караев не плавал на Дикий остров. Яхтой управлял кто-то другой. Но не сама же Милосердова вела «Ассоль»?
Я представил себе женщину в строгом деловом костюме, туфлях-шпильках, стоящую в рулевой рубке и вращающую из стороны в сторону штурвал.
— Бред! — сказал я сам себе и сплюнул под ноги.
9
Я хотел пойти с судакского автовокзала пешком и по пути заглянуть на рынок, но на повороте меня обогнал желтый милицейский «уазик» и резко затормозил, подняв облако пыли. Я уже был готов увидеть выскакивающих из пылевого облака омоновцев в масках и бронежилетах, но все ограничилось лишь физиономией Кныша, выглянувшего из открывшейся двери.
— Подвезти? — спросил он.
— Дурной знак, — ответил я, нехотя подходя к машине.
— Сегодня пока предлагаю, — со свойственным ему черным юмором сказал Кныш, — а завтра, быть может, силой посажу.
Я без особого энтузиазма влез в машину. Володя сидел за рулем, больше никого в «уазике» не было.
— Как идет следствие? — спросил я, когда мы тронулись и понеслись по центральной улице вниз.
— Неважно, — ответил Кныш и поморщился, словно проглотил горькую пилюлю. — Допрашивали работников этой шарашкиной конторы — все только плечами пожимают. Никто не знает, где Милосердова хранила деньги вкладчиков. Такое ощущение, что она их сожрала перед смертью!
Кныш нервничал и делал слишком резкие движения, отчего машина юлила по дороге, как горнолыжник на трассе слалома. Чтобы не припечататься носом к лобовому стеклу, мне приходилось крепко держаться за сиденье обеими руками.
— Видишь, что творится? — кивнул он на перекресток и притормозил.
Толпа людей заполнила тротуар и проезжую часть улицы. Машины, осторожно протискивающиеся сквозь заслон митингующих, протяжно сигналили. Стволы деревьев и угол близлежащего дома были обклеены плакатами с грозными надписями, ругательствами и восклицательными знаками. Несколько немолодых женщин, увидев милицейскую машину, кинулись прямо под колеса. Кныш выругался, остановил машину и приоткрыл дверцу.
— Это кто там в изоляторе отдохнуть хочет? — рявкнул он.
— Верните наши деньги! — крикнула одна из женщин и стала хлопать ладонью по стеклу.
— Сейчас! Разбежались, — ответил Кныш и на всякий случай захлопнул дверцу. — Я, что ли, заставлял их вкладывать деньги в это «Милосердие»? — пожал он плечами и стал нервно стучать кулаком по кнопке сигнала, но митингующие не реагировали.
— Почему они здесь собрались? — спросил я.
— А здесь филиал «Милосердия» и пункт продажи акций, — ответил Кныш и с удивлением спросил: — А ты разве не вкладчик?
— Было бы что вкладывать…
— Да я бы тоже сюда не сунулся, — махнул рукой Кныш, — да моя дура заставила. Иди, говорит, купи акций, так все делают. Купил!
Он чертыхнулся и слегка надавил на акселератор. Машина медленно поехала через толпу.
— Здесь еще спокойно, — сказал Кныш. — А в Феодосии по всей набережной движение транспорта и поездов остановлено. В Коктебеле вообще пункт продажи разнесли вчистую. Окна выбили, переломали мебель. Милиция в воздух стреляла, чтобы толпу утихомирить.
— Не могу поверить, что только Милосердова имела доступ к деньгам, — сказал я.
— Никто в это и не верит. Потому народ и возмущается.
— Кого-нибудь из сотрудников арестовали?
— Коммерческого директора. Он в день убийства был на побережье и не смог вразумительно объяснить, чем занимался. У главбуха — железное алиби, он в Запорожье. А остальные клерки — кассиры, экспедиторы, инкассаторы — вообще не были посвящены в дела акционерного общества и саму Милосердову никогда в глаза не видели.
— Но налоговая инспекция как-то должна была контролировать прибыль «Милосердия», значит, ей известно, в каких банках находятся счета.
— Знаешь, я в этом деле не сильно волоку, — признался Кныш. — Сейчас финансисты из Симферопольского УВД с документами работают. Дождемся их вывода. — Он замолчал, выруливая на свободную от людей полосу, рванул рычаг передач и быстро набрал скорость.
Он мельком взглянул на меня, словно давал понять, что в его последней фразе скрыт намек.
— Ты дашь мне домашний адрес главбуха? — спросил я.
— Ничего ты у него не выпытаешь, — ответил Кныш. — С частным сыскарем он вообще разговаривать не станет.
— Это уже мои проблемы.
— Твои проблемы сейчас заключаются в другом, — сказал Кныш и круто повернул руль. — Ах ты, собака! — выругался он. — Так и норовит под колеса сигануть… Так ты понял, что я хочу тебе сказать?
— Не совсем, — ответил я, хотя скорее всего понял.
— Твои проблемы в том, чтобы добыть себе алиби. Ты сейчас должен не спать, не есть, не трахать женщин, не ходить на море, а только думать о том, как объяснить, что в твоей лодке была найдена накидка убитой с твоим письмом…
— Это не мое письмо! — попытался перебить я Кныша, но он не обратил на мою реплику внимания.
— … и обеспечить себе алиби. Иначе попадешь на нары. А там придумать себе алиби значительно труднее. Понял?
— Понял.
— Вот и молоток… Где тебя высадить?
— Где-нибудь подальше от милиции.
* * *
Наверное, в кабинете у Нефедова стоял телефон с определителем номера, потому как он, подняв трубку, сразу перешел к делу:
— Значит, так, слушай меня. Хозяин «Ассоли» — Артур Пиков, директор фирмы по продаже автомобилей иностранных марок, тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения. В восемьдесят третьем сидел за валютные махинации, вышел досрочно, работал маклером, затем перегонял автомобили из Тольятти в Москву, в девяносто первом организовал фирму. Женат трижды, детей нет, постоянно проживает в Москве. Записывай адрес и телефон, но имей в виду — он вряд ли станет с тобой разговаривать.
Нефедов оказался прав. Пиков разговаривал со мной просто по-хамски:
— Кто вы такой? Какой еще Вацура? Не знаю никаких Вацур! Откуда у вас мой телефон? Не знаю ни о каком убийстве! Меня это не интересует!
— На вашей яхте обнаружен труп директора акционерного общества Милосердовой, — спокойно повторил я. — Капитан же по неясным причинам исчез. Вы можете знать, где сейчас находится Караев.
— С чего вы взяли, что я могу это знать? Если я буду думать о каждом пьянице, у меня не останется времени для решения своих вопросов.
