«Положение во гроб». Сцена оплакивания запечатлевает физический ужас смерти – через эти мертвенные тона словно передается потусторонний холод. Только вот противопоставленная грациозность изображений преобразует эту реальность, стремится превзойти в совершенстве. Она указывает на то, что в этом мире разлита Божественная Любовь, нам только необходимо это постигнуть… Так Элеонора, на пороге чреды страшных потерь, перед этой крестной жертвой, словно дает обет Богу принять уготованное и призывает открыть ей истину путем озарений. Она не выдержит испытаний. Она сойдет с ума от несчастий…
* * *
Шел дождь. Я стояла в нерешительности. Отправиться сейчас в ее сады, бродить там в зимней, разросшейся траве, обходить лужи в узких аллеях, наблюдать переполненные каскады и фонтаны… Это было бы слишком. Этот сад придуман для разнообразных наслаждений, для смены видов, определенных размышлений. И вообще – это квест, его описание достойно отдельной книги! Погода совсем не располагала к неторопливым прогулкам, а в Дуомо стояла невероятная очередь… Но ведь быть во Флоренции, думать о Флоренции, рассматривать Флоренцию – значит помнить и о той зловещей фигуре, чья тень рассекла историю города на две части: до и после – Савонарола! Чтобы встретиться с ним, нужно отправиться в монастырь Сан-Марко, где провел он свои славные годы.
Туда, мимо музея Академии, по переулкам к монастырю, той дорогой, по которой он нередко возвращался с площади сквозь беснующуюся толпу. Через тихий дворик, на второй этаж, мимо распахнутых дверей в каждую из комнат братства, в самый дальний угол, наискосок от входа… Три небольшие пустые комнатки… Сейчас тут скромная экспозиция: письменный стол, в витрине – тяжелая шерстяная ряса проповедника и несколько графических сцен его испытаний огнем. Что странно: фрески по стенам привезены сюда или перенесены с территории монастыря уже в XIX веке, эти комнаты были единственные, лишенные какого бы то ни было убранства. Вероятнее всего, фрески общего цикла здесь были закрашены и ныне утеряны. Зато от стола в окно хорошо виден вход в монастырь. Легко контролировать паству… А посетив кельи этого безумца, невозможно не столкнуться с той удивительной, хрупкой и проникновенной художественной реальностью, которую создает Фра Беато Анджелико.
* * *
Росписи этого монастыря принадлежат совсем другому, особому времени. Они создаются до появления в Сан-Марко властного проповедника и ровно за сто лет до росписей капеллы Элеоноры, ее молитвы – которую исполнит Бронзино. Один доминиканский монах – брат, про которого говорили, что он видел ангелов, – на стенах монастыря, в котором позже воцарится Савонарола, в каждой келье размещает, то есть собственноручно исполняет в технике фрески молельный образ. Фреска – это сложнейшая техника. Очень быстрая. И она не допускает ошибок. При любой погрешности негодный кусок счищается, поверхность вновь грунтуется, и начинается все сначала. Кроме того, работают только по мокрой штукатурке – то есть ты за световой день должен во что бы то ни стало закончить участок работ, пока не высохло… И если идею мистических озарений в капелле Элеоноры Бронзино передает через особый колористический строй – у него неповторимые, узнаваемые сочетания голубого и бледно-розового, фисташкового и серебристо-серого, красного и зеленого, то глубину своих произведений монах пламенной веры, как прозвали Фра Беато, строит на плоскости и словно скупится на формы и краски. Так он запечатлевает потаенную красоту тихой святости.
* * *
Художник в своем монастыре создает более сорока работ для монашеских спален и вместе с тем не отказывается от станковой живописи. Обращаясь к понятию человек эпохи Возрождения: рассматривая иконы в музее аббатства, потом гуляя по гулким, трогательным в своей простоте, словно проникнутым еще светлой молитвой комнатам второго этажа, просто невозможно представить, что художник такого дара, трудоспособности и плодовитости мог думать о чем-то другом, кроме как о своем рисовании. Потому я была шокирована фактом, что вообще-то он самый настоящий монах. А это означает непосредственно служение. В каждом храме и монастыре есть определенное количество алтарей, перед каждым из них должна вестись служба – ежедневная (утренняя и вечерняя), не считая праздничных, и согласно установленному расписанию. Количество братьев, насельников монастыря, и возможности продвижения их по церковной иерархической лестнице находились в прямой зависимости от того, сколько молитв вознесено. Кроме того, первые годы послушания Беато и вовсе было запрещено заниматься живописью. Только после того, как он принял сан, был приближен к настоятелю и даже замещал его во время длительных отъездов, брат вернулся к своему делу. При этом Фра Анджелико еще и постоянный викарий, и бывает в Риме, и получает заказы от Ватикана, и принят у папы. А когда освобождается кафедра архиепископа Флоренции, то в первую очередь столь значимое место предлагается Беато Анджелико. Считается, что он мягко настаивает на назначении другого претендента и папа принимает его совет. Можно представить, о каком духовном авторитете художника это говорит! И каждый из современников вспоминает о нем как о человеке, далеком от мирских треволнений. Он твердил, что всякий, посвятивший себя искусству, нуждается в покое и отсутствии забот, чтобы пребывать со Христом. Он поработает несколько лет в одном, потом в другом городе как художник, а потом осядет. Казалось бы, окончательно. Фра Анджелико назначен настоятелем монастыря на землях Флоренции. И благодаря задокументированным деловым разбирательствам, нам известно, что произойдет дальше.
* * *
Спустя два года после назначения за художником посылают из Прато, чтобы он приехал расписать городской собор. Беато соглашается и прибывает в город. И даже располагается в нем. На встрече перед началом работ присутствуют четыре представителя собора и правитель города – подеста (так называли в средневековом итальянском городе главу исполнительной и законодательной власти). По неизвестным причинам эти переговоры оказываются прерваны. Гонец сообщает факт Флоренции, и город объявляет конкурс на создание росписей. Побеждает в нем тот самый беглый монах, который женился на своей возлюбленной монашенке, – Фра Филиппо Липпи. И после этого происшествия со страниц истории исчезают всякие упоминания и о брате ангелов, и о монахе Джованни да Фьеозоле, таково было его имя. Спустя несколько лет, за год до смерти, Фра Анджелико объявится в Риме, где будет и похоронен. Неизвестно, где он побывал, была ли у него за эти годы крыша над головой, кусок хлеба, работа (счета Флоренция вела скрупулезно и сохранность документов, включая частные, хорошая); это значит, что он долго скитался, прежде чем скончался в безвестности. А сразу после смерти возникают сочинения, в которых Фра Беато прославляется как величайший… Его эпитафия в римском храме Санта Мария сопра Минерва гласит: …Все, чем владею, отдал Тебе, о Христос. Иные творения живы на земле, другие на небе… Но
