кобенился, капризничал, на каждом углу кричал, что его хотят выжить из родного гнезда и порой доводил этим Влада до белого каления.
– Вспомни всё это Паша, когда будешь меня хоронить! – поминально произнёс Илья.
– С чего тебе умирать?
– От горя и несправедливости я погибну в этих застенках! А ещё от разлуки с дорогими детьми, которых хочет заграбастать этот проклятый вампир! Ему-то Боженька козью морду сделал – ни одна баба от него не родила, и он решил отнять моих девочек. И, кстати, Павлик, ты приглядывай там за своей подружкой, он ведь ни одной юбки не пропустит! А собственную жену на поводке держит, и убивает каждого, кто только на неё посмотрит!
Макс потёр глаза:
– Илья, ты что городишь?
Из телефона полетел раскатистый смех, достойный Ивана Грозного.
– Ты многого не знаешь! И я раньше был слеп, но теперь прозрел! Он сумасшедший! Одержимый ревнивец!
– К кому ему ревновать Снежану? Она и не видится то ни с кем…
– Верно. А с кем видится, тот расстаётся с жизнью!
– О чём ты?
– А вот припомни-ка, прошлым летом большая свадьба в Сысоеве была. Вампир уехал в город, а мы пошли – я, Таня и Снежана… Кстати, там было удивительное заливное из судака, как слеза прозрачное, и так красиво всё уложено – рыбка, желток, зелёная веточка…
– Илья…
– О чём это я?… Ах, да! За Снежкой весь вечер увивался местный забулдыга, механик, потом пошёл их с Таней провожать… Я вынужден был там задержаться…
– И?
– И через месяц этот самый механик утоп в реке!
Макс снова вздохнул:
– Он просто утонул по пьянке. Зачем ты мне звонишь?
– Паша, умоляю, найди мне адвоката!
– Адвоката? Но разве Влад не нанял для тебя юриста?
– Конечно, нет! В том-то всё и дело! Он послал меня к чёрту, и в очень грубой форме, тогда-то я и понял, что он причина всех моих бед! Он и приготовил для Танечки тот роковой салат!
Макс едва сдержался, чтоб не рассмеяться, представив, как Влад шинкует зелень, смешивает итальянскую заправку и потом, со зловещей улыбкой, сыплет на готовое блюдо яд из большого перстня.
– Павлик, вытащи меня отсюда! Ты ведь мне поможешь?
– Не знаю, – неуверенно сказал Макс, – Обещать не буду. Илья… А ты про дочерей не хочешь спросить? Может передать им что-то от тебя?
– Ну, они же у Снежаны под присмотром, надеюсь всё в порядке, – будничным голосом сказал Покровский. Макс дал отбой, не прощаясь.
Он пошёл в дом. В кухне Алекс хлопотала с завтраком. Макс заглянул через её плечо в сковородку:
– Мм… сырники!
– Творожники, – улыбнулась Алекс.
– А есть разница?
– Небольшая, но есть. В них меньше муки и соды нет, поэтому они плохо держат форму и не получается сделать такие румяные шайбочки, как сырники. Но мне кажется, что они вкуснее. Мне всегда такие бабушка готовила…
Завтракали они втроём, долго и с удовольствием, Макс дважды варил кофе, Лёня пил зелёный чай, к которому пристрастился после приезда Алекс. Викинг глиняной копилкой сидел на подоконнике и внимательно следил своим глазом за происходящим в кухне. Голова Бома, с зажмуренными глазами, лежала у Алекс на коленях, она гладила ему уши.
– Мне нравятся творожники, – довольно сказал Лёня, – У нас настоящая семейная трапеза!
– Трапеза? – удивлённо переспросил Макс.
Сын кивнул:
– В книжке попалось. Красивое слово.
– Дюма читаете?
– Нет. Вчера не читали, Алекс была занята. Это из учебника на будущий год…
– С собаками долго занималась, – пояснила Алекс, – Потом ещё баню топила.
Макс долил им кофе в чашки, сел к столу:
– Ты можешь мыться в доме, сколько пожелаешь, и не возиться каждый раз с печкой.
Она покачала головой:
– Мне очень нравится твоя баня, там такой замечательный запах и ещё эта бочка… Я в ней обо всём забываю! – рассмеялась Алекс.
Сам Макс топил баню раз в год по обещанию. Это Юля любила париться, сушила веники, заваривала травы и настояла, чтоб у них обязательно была купель. Сейчас Макс представил, как Алекс поднимается по маленькой лесенке, погружается в воду, томно закрывает глаза… В животе защекотало, он откашлялся:
– Так куда же ты ходила вчера вечером?
Она пожала плечами:
– Просто прогулялась по посёлку. Думала – вдруг тебя встречу. Здесь через улицу есть интересный дом с цветниками…
Макс улыбнулся:
– Макарыча. Мой лепший друг.
– Да, он представился Андреем Макаровичем. Такой мускулистый пожилой джентльмен… Он меня окликнул, сказал, что знает кто я. У него во дворе небывалой красоты весенние цветы!
– То ли будет летом!
– Это Мила занимается, – вставил Лёня.
– Да, я видела издалека его дочку, но она к нам не подошла.
Лёня с Максом переглянулись, Макс сказал:
– Это жена.
– Пятая, – добавил Лёня.
Алекс ошарашено переводила взгляд с Макса на Лёню и обратно, Макс рассмеялся:
– Какое у тебя лицо! Знаешь, я как раз собираюсь к нему, есть разговор… Хочешь со мной? Посмотришь цветы.
– С удовольствием.
– А я? – встрепенулся Лёня.
– Ну, куда же без тебя? – сказал с улыбкой Макс.
Лёня, в своём кресле, уехал по дорожке далеко вперёд, Макс с Алекс шли не спеша, Бом курсировал туда-обратно с высунутым языком.
– Лёнька расстроился из-за того, что вчера не почитал тебе.
Она кивнула:
– Да. Сегодня постараюсь управиться пораньше. Про какой учебник он говорил?
Макс усмехнулся:
– Он у меня такой дотошный! Каждое лето изучает учебники на будущий год и потом учится почти на все пятёрки.
– Он мне сказал, что ходит в школу в соседнем посёлке. Это обычная школа?
– Да, самая обыкновенная средняя школа.
– И его взяли туда? – сказала Алекс, смутилась, опустила глаза, – Прости, я не то имела в виду…
– Всё хорошо, не извиняйся. Я отвожу его в школу дважды в неделю, и в эти дни занятия его класса проходят только на первом этаже. Там оборудован туалет для инвалидов. Ребята в классе просто замечательные – не обижают, помогают, и когда он там я за него спокоен. В остальные дни он на домашнем обучении. У него есть друзья и в школе, и здесь в Березени, а ещё он занимается в Аничковом шахматами, у него настоящий талант… Здравствуй, Андрей! – Макс с улыбкой протянул руку стоявшему в воротах мужчине.
Тот весь сиял:
– Лёнька с собакой уже в доме… Молодец, Макс, всех привёл, и девушку свою не забыл! Я полюбил принимать гостей на старости лет!
«На старости лет! – хмыкнул Макс, – На комплименты набивается!»
И, правда, стоявший перед ними мужчина прожил под шесть десятков лет, но назвать его стариком ни у кого язык не повернулся бы. Чуть выше среднего роста,
