Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
часть того импульса, что меняет индустрию. Многим музыкантам надоел застоявшийся воздух, окружающий эту музыку, и они потянулись в свои запасы креативности во имя творческого роста и сохранения рассудка.) Как результат, классика перешла в мир новаторства, экспериментов и очень тонких талий. У нас есть такие юные яркие прекрасные исполнители, как Шеку Канне-Мэйсон, Елена Уриосте, Карим Сулейман, Дж’Ней Бриджес и Ван Юйцзя, а также ансамбли Quatuor Ébène и уморительные Igudesman & Joo, которые пронеслись по индустрии, как Мари Кондо по гардеробным, сворачивая носки и радуя окружающих с такой самоотверженностью, что многих из выживших снобов удалось обратить в эту новую веру[61].
(Кстати, если вы сами – тот сноб, который хочет расколдоваться, просто погуглите J’Nai Bridges, basketball, взгляните на I Trust You Карима Сулеймана или послушайте Someday My Prince Will Come группы Quatuor Ébène. Если это не сработает, то непримиримое ребячество в A Little Nightmare Music от Igudesman & Joo или обезоруживающее простодушие и необычайное музыкальное мастерство Елены Уриосте и видео #UrePosteJukebox Тома Постера точно сделают свое дело. Я тоже была снобом, но, думаю, это было больше связано с моим подавленным духом и общей неудовлетворенностью, чем с врожденной заносчивостью[62].)
Еще история. Когда я училась в Джульярдской школе, я принимала участие в Стипендиальной программе Глюка в области общественных работ, в рамках которой учеников отправляли выступать в разные учреждения Нью-Йорка – тюрьмы, школы и дома престарелых[63]. Однажды нас с моим партнером по дуэту Изиа отправили выступать в психиатрическое отделение больницы.
Готовясь к этому выступлению, я изо всех сил старалась придерживаться того спокойного, просветленного, политически корректного поведения, которого от меня ожидала бы мама. Но втайне мне было страшно. Моей единственной ассоциацией с психиатрическими учреждениями были фильмы ужасов. Поэтому в момент, когда я обернулась и увидела лицо с широко открытыми глазами, уставившееся на меня через круглое окно нашей гримерки, я чуть не закричала.
Через несколько минут меня встретила одна из самых отзывчивых аудиторий, с которыми я сталкивалась, – внимательная и лишенная притворства и официоза. Один мужчина попросил сыграть «саундтрек из фильма “Взвод”», который Изиа знала как Адажио для струнных Барбера, и пока мы изо всех сил старались сыграть это произведение по памяти, тот мужчина рыдал от переполняющих его благодарности и счастья. Одна женщина, очарованная нашей синхронностью, бросила нам вызов сыграть начало нашего дуэта Моцарта с закрытыми глазами и поддерживала нас на протяжении этого эксперимента. А другая, с короткой стрижкой пикси, вальсировала каждый раз, когда мы играли произведение с размером 3/4.
Эти люди не были снобами. На некоторых из них даже не было штанов. Однако они почувствовали такую связь с музыкой, которую чувствуют лишь немногие снобы – и то, только будучи пьяными.
Суть в чем: не позволяйте снобам вытеснить вас. И хотя индустрия классики была создана с расчетом на снобов, классическая музыка не была. Многие бывшие снобы, как и я, расколдованы и готовы принять вас с распростертыми объятиями. А те, кто не готов и хочет, чтобы все вернулось на свои места, во времена, когда людям нравилось быть опозоренными перед тысячной аудиторией из-за звонка телефона, – не заслуживают той красоты, которую подарили нам композиторы, или захватывающей креативности и новаторства, которые дарят мои любимые музыканты сегодня. Эта музыка предназначена для вас.
Да, для ВАС.
Я оставлю вас с заключительной мыслью:
Моцарт однажды написал произведение под названием Leck mich im Arsch. Переводится это примерно как «Лизни мою жопу». Не очень подходит для музыки в загородном клубе.
Глава 4
Дирижеры – засранцы
И другие распространенные архетипы в индустрии классической музыки
Когда мне было одиннадцать, родители на два месяца отправили меня на летний музыкальный фестиваль для студентов колледжа. В живописной обстановке горнолыжного курорта для среднего класса мне довелось учиться у признанных преподавателей по скрипке.
Мой прогресс в занятиях тогда шел впереди планеты всей, и родители, жаждущие поддержать мой музыкальный рост, решили бросить меня в самую пучину. Раз я играла достаточно хорошо, чтобы попасть в программу, предназначенную для студентов колледжа, рассуждали мои родители, то я должна в ней участвовать. Поэтому спустя пару недель после окончания шестого класса меня увезли в Вермонт и оставили в горах со скрипкой и буханкой моего любимого кунжутного хлеба – для утешения. (Уже было решено, что осенью я буду учиться в подготовительной школе Консерватории Новой Англии с новым преподавателем по скрипке.)
Тем летом я многому научилась. Я слушала замечательных музыкантов и прекрасную музыку. Но я столкнулась и с еще кое-чем, не столь приятным.
Студенты, большинству из которых было лет 19–26, жили группами из 4–5 человек в апартаментах, разбросанных по горам. Помимо обязательного посещения концертов и занятий раз в две недели, четкого распорядка дня у нас не было. Если честно, это было довольно спорным решением со стороны родителей (в том смысле, что я часто сомневалась в нем и в своих родителях и открыто говорила об этом) – на целых два месяца отправить подростка в место, больше похожее на вечеринку по случаю весенних каникул. (Этого фестиваля больше не существует, несмотря на прекрасных преподавателей, которые там работали. Большинство других музыкальных фестивалей, которые я посещала, были такими же развратными, но они до сих пор существуют. Единственная проблема с этим фестивалем заключалась в том, что мне было одиннадцать лет.)
Спасибо родителям хотя бы за то, что попытались сохранить мою невинность, поселив меня в апартаменты вместе с другой 11-летней девочкой по имени Кейтлин.
Она была очень милой, но, поскольку нам – на минуточку – было по одиннадцать лет, мы должны были жить с ее матерью Ирен, второй из наихудших людей, которых я когда-либо встречала. (Ирен – псевдоним. Моя мама единственная, кто помнит, как зовут эту женщину на самом деле, но мне не говорит, потому что знает, в каких целях я буду использовать это имя.)
Первым преступлением Ирен было то, что она использовала мой кунжутный хлеб, чтобы сделать французские тосты. Я говорила ей, что не ем их, но ей было плевать. Еще она заставляла меня по полчаса смотреть Lamb Chop’s Sing-Along во время перерывов от занятий – воспоминание, которое преследует меня по сей день. А однажды Ирен отвела меня в сторону и, как невменяемая мачеха, завела разговор по душам, в котором без капли иронии сказала: «Послушай, Ари, ты просто не можешь завидовать моей Кейтлин, потому что девочки,
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
