действенное средство, но порез на руке уже дергал и болел, а ей нужно продержаться еще несколько месяцев.
Чтобы отвлечься от больного тела, Рея снова провела пальчиками по кристаллам, что она так боится там увидеть? Это прошлое, его тени. Можно даже не смотреть, она знает достаточно, остальное неважно. Но рука сама потянулась, открывая чужие мысли.
«Княгине слышалась легкая песнь серебряных колокольчиков. Дуновение ветра — и, казалось, вся галерея заполнялась тонким перезвоном, тихим и нежным. Сильвия смотрела на плывущие облака, — может дом и правда парит в небесах, плывет по эфиру, как небесный корабль? Как странно, тихо. И вокруг только бескрайнее небо, небо и облака. Замок, то розовый, то серо-голубой, казалось, стремился слиться с простором бесконечного неба. А еще дом пел, тихо-тихо. Эту песню едва уловимую, созвучную небу, слушала княгиня. И мелодия, словно бы на цыпочках, прокрадывалась в опустевшую душу.
«Ты проведешь здесь остаток своей короткой человеческой жизни. Она лишь миг, и никто этот миг и не заметит…», — эхо становилось тонкой мелодией.
Миг. Короткий миг. Миг ее детства рядом с теплой и нежной матерью. Короткий миг молодости, изувеченной войной и пленом. Едва уловимый миг любви конунга, миг детства детей.
Сильвия провела рукой по камню, он был непривычно теплый, словно бы нагретый солнцем.
И правда, что дальше? Сильвия аккуратно ощупала пустоту в душе. Она больше не кровоточила, затянулась тонкой пленкой, как бывает, когда теряешь зуб и на его месте образуется ватная лунка.
Сколько ей осталось? Она ведь уже не молода. А что если порхнуть в этот эфир, бездонный, безбрежный и полететь в вечность?
Свободной.
Нет. Ни за что.
Пусть вся эта вечность полетит, но не она! Пусть ее жизнь — никем не замеченный миг, но не для неё!
Сильвии показалось, что где-то шмыгнул невидимый слуга. Олейя чуть слышно выдохнула, глубоко погруженная в мысли пленницы, она едва не выдала себя.
А Сильвия снова утонула в словах ссоры.
«Тебе запрещается общаться со слугами. Ты лжива, продажна и хитра. Они поверят тебе и будут наказаны мною. Не приближался к ним, впрочем, и сами они к тебе не приблизится. — Алеон выплевывал слова, глаза играли зарницами.
— Что я тебе сделала? — спокойно просила Сильвия, видя откровенное бешенство темного хозяина замка.
— Что сделала? — срываясь на крик прошипел Алеон. — Что ты сделала?! Ты уничтожила меня, предала и осмеяла! Ты…
— Я?! — Сильвия усмехнулась.
В два резких прыжка Алеон оказался рядом, пальцы с силой сжали шею. Сильвии стало больно дышать. Олейя растерянно перехватила кинжал — что теперь делать?!
— Ради тебя я… А ты, ты только ложилась под врагов, выкупая свою бесценную шкуру. Это так логично для человека! У вас только миг, но как вы за него боитесь! Вы готовы уничтожить все, саму суть бытия ради удовольствия жить! — Алеон крепче сжал пальцы и, как оказалось, острые ногти впились в тонкую кожу. Олейя сделала шаг, готовая нанести удар. Но лицо Алеона из бешеного приняло брезгливое выражение. Он разжал пальцы.
— Я ненавижу вас, людей, вашу низость и подлость, вы гнилые и испорченные от рождения. Вы не должны жить, портить любой из миров!
— Алеон, в тебе целая половина… нас…
— Неет, больше нет. Нефрил все выжег! — расхохотался Алеон, наводя на мысли о безумии. — Скажи, каково это, предавать?! Ты предала город, предала отца, предала меня и, ты бросила умирать сына… Моего сына. Все во имя собственного благополучия. Ты жила с врагом, ела с его руки, с руки того, кто утопил в крови твой народ!
Лицо Алеона стало багряным, жилы на лбу пульсировали.
— Не говори об Излаиме и отце! Не смей! — зло прошипела княгиня. — Не я искала дорогу к эльфам в твою вожделенную Вечность!
Звон пощечины оглушил. Слепая ярость накрыла с головой. Сильвия бросилась на обидчика и отлетела на пол. Олейя растерянно читала в мыслях у обоих острое желание убить.
Алеон расхохотался злым и истеричным смехом, перешедшим в ор:
— Скажи, какой он? Или ты так бесчувственна, что и не заметила, кто у тебя запутался между ног: эльф, лошадник, его конь, сам черт. Да хоть кто! Зато ты теперь княгиня! Ты вкусно ешь и сладко спишь. Тварь ты продажная!
— Нееет. Милый. Не я… — она выразительно посмотрела на Алеона, уже зло улыбаясь. Алеон замер.
Олейя еще раз приготовилась к прыжку, ясно читая намерения темного эльдара.
— Я просто всегда и за все плачу цену… Но не я ее выставляю. Это же я украла реликвию города, оставляя его беззащитным? Скажи, о Спаситель Излаима, кого бы ты пощадил? Все были обречены: и мы, и степняки. Ты отмстил бы за проигрыш. Твой проигрыш. Все стали бы ценой выкупа горделивого самолюбия.
Олейя была готова к атаке, она просчитывала каждый удар тонким стилетом. Но Алеон остановился, жуткая улыбка расплылась по лицу.
— Врагам мстят, их убивают, а не ложатся с ними и не рожают им ублюдков! — последнюю фразу генерал сказал так холодно и спокойно, что Сильвию передернуло. — Думаю, начатое стоит продолжить…Теперь ты мне помешать не сможешь…
— Не смей! — Олейя безошибочно прочитала настоящий страх пленницы. Алеон продолжил.
— Я ненавижу тебя так люто, что тебе и не понять. — Алеон лучезарно улыбнулся. — Я не буду тебя убивать, это слишком просто… Время. Время все сделает само. Наслаждайся своей могилой…
С этими словами генерал покинул пленницу. А Сильвия подумала, что пошатнет своим мигом саму Вечность.
По-прежнему укутанная только в багряный плащ, пленница Аэр`Дуна не ела со вчерашнего дня, но не чувствовала голода, только в горле пересохло.
Княгиня шла по бесконечным залам в поисках обитателей. Вскоре она набрела на комнату где были и еда, и вино. К еде княгиня не прикоснулась, только дрожащей рукой, проливая и дважды роняя кубок, налила вина. К вину Олейя добавила чар сна. От них ли, или от усталости, но пленница мгновенно уснула…».
Нора выдохнула, дурнота навалилась, утягивая в мутное болото. И Рея открыла следующий кристалл только из желания хоть ненадолго, но выйти из усталого тела, из сознания самой себя.
«В глазах Алеона промелькнула злая издевка.
Темный генерал повернул голову и чуть шире раскрыл глаза.
— О, неужели! Кажется, и для меня нашлась сегодня шлюха! — ухмыльнулся он пьяно.
— Вели своим псам держаться подальше от моих комнат! — процедила княгиня сквозь зубы.
— Мои воины, а не псы, а даже если и псы, в этом доме нет ничего твоего. Мой дом — их дом! — растянувшись в поганой улыбке, процедил хозяин небесной твердыни.
— Хороши же псы
