и красиво так это всё у них выходит…
Опять будут здесь нас чаем поить? Похоже, что нет.
Не солоно хлебавши буквально через четверть часа мы покатили дальше. Мимо братской могилы, что совсем недалеко от железной дороги.
Погода пошла на потепление и мы с Рязанцевым даже немного оттаяли.
Ночью я проснулся от кашля Никифора Федоровича. Всё же заболел в японском вагоне мой попутчик.
Термометром, что имелся в моём саквояже, я измерил ему температуру. Тридцать семь и пять. Кстати, здесь такая температура в подмышечной ямке считается совершенно нормальной. Дома, она бы была расценена как повышенная, а тут — в пределах нормы. Такая вот разница. Для меня это — загадка. Кстати, руки тут у всех, на мой взгляд — тёплые. Лбы — горячие. Меня тут даже как-то с мороженной рыбой сравнили. Ну, что холодный я какой-то, сердце, наверное, у меня плохо работает и кровь тело недостаточно греет. Всё у меня с сердцем нормально, это здесь все немного с повышенной температурой.
Да, движемся мы в опломбированных вагонах. В Мукдене пломбы сняли, а потом снова навесили. Такие вот дела.
Глава 25 Посадка на корабль
Скучно…
Скучно…
Скучно…
Еду как рыбка в консервной банке.
Из-за сидения на жесткой полке в японском вагоне уже ягодичные мышцы заболели. В русском вагоне полочка-то помягче была.
У Никифора Федоровича хоть развлечение есть — болеет он. Чихает. Кашляет. Временами его в дрожь бросает.
Чтобы не заразиться, я прикрыл нос и рот марлевой маской. Вот и пригодились наши изделия. Ещё до Франции с её испанкой не добрались, а уже маска мною используется.
Хоть какая-то защита.
Дотащились в Дайзянь.
Вот уже и воду стало видно.
Ну, вроде добрались. Слава Богу.
Сейчас, как обещано, нас японцы на предмет инфекционных заболеваний осматривать будут. Не тащим ли мы какую-то заразу. Зараза, она по латыни и есть инфекция.
Так, из вагонов нас выпустят только после освидетельствования японским врачом. Сидим и ждём — делать-то нечего.
Ага, появилась за окнами процессия. Все с ног до головы укутаны, одни глаза видны, да и те за защитными очками. Серьезно японская медицина к делу относится, это уж точно. Правильно, пример с них брать надо.
Маловато что-то их. Так они нас до морковного заговенья обследовать будут…
А, нет… Вот, ещё подходят…
Провозились с нами японцы до самого вечера. Рязанцева, как больного, куда-то увели. Признали подозрительным его состояние здоровья.
Куда? На изоляцию.
Будут за ним наблюдать.
Бригадный интендант чуть не плача со мной попрощался. Взрослый мужик, а вот поди ж ты… Больные, они частенько как бы в детство впадают. Становятся послушными. Хоть за ручку их води. Но, это не все. Некоторые просто дуреют на фоне интоксикации. Такое могут выкинуть…
Меня чуть вместе с больным интендантом не загребли. Еле я отбоярился.
По большому счёту, если бы я на месте японских врачей был, отправился бы доктор Воробьев вслед за Никифором Федоровичем. Ну, и все пассажиры нашего вагона в придачу. Мы же с интендантом контактировали? Контактировали. Вот и пожалуйте под наблюдение.
Но, видно так мы Франции сильно нужны, что осмотр для проформы был проведен и Рязанцева для галочки загребли. Показать японским медицинским специалистам надо было, что они работали.
Осмотреть нас осмотрели, здоровыми признали, но в порту лишнего шага в сторону сделать не дали.
Густой цепью на некотором отдалении от нас солдат выставили. Даже с примкнутыми штыками. Дескать, стойте на месте и не дёргайтесь. Иначе — уколем в одно место.
У наших нижних чинов винтовок нет. На земле союзников они их получат. Сейчас только у офицеров бригады оружие имеется. У меня в том числе.
Стоим. Ждём. От воды ветерком потягивает.
На японском транспорте прокатились, сейчас будем на французский пересаживаться. Вот он, его мне даже видно.
Это — товаро-пассажирский пароход французской компании. «Amiral Latosche—Treville».
Адмирал, значит… Ну-ну…
Скорее бы приказ на погрузку был. Что-то озяб я. Не заболел ли по примеру бригадного интенданта?
Так-то я холод хорошо переношу, но эту гадскую сырость… Ещё в плену от этого страдал. Нет бы, пусть и низкая температура, но чтобы сухо…
Со стороны моря ещё и гнильцой какой-то попахивало. Ну, или чем-то подобным.
Генерал-майор с сопровождающими всё что-то решал в одном из портовых зданий. Никак не возвращался.
Стульчики какие-то, могли японцы и поставить. Хотя бы и для офицеров.
У меня уже все ноги устали. Точно, не прошла без следа для меня эта морозиловка в вагоне…
Наконец Лохвицкий появился. С ним целая толпа японских офицеров. Их-то за каким хреном тут столько? Боятся? Уважение показывают?
Всё. Разрешили грузиться.
Сначала на борт «Latosche—Treville» ручеек офицеров потёк. Я в том числе.
Каждому из нас выдали бумажку с номером каюты. Поедем мы с комфортом. Пароход, выделенный нам, не исключительно коммерческий, а торгово- пассажирский. На нём имеются каюты первого и второго классов. Рядом «Гималая» стоит, тоже для нашей бригады. Там таких кают не наблюдается. Ну, это со слов генерала.
Так, вот тебе и первый класс. Это, наверное, по-французски. Тесно… У нас бы это первым классом не назвали…
Вообще, в империи всё как-то побогаче, посолиднее, чем за её границами. Держава богатая, наши предприниматели менее прижимистые. Народ более сыто живёт. Хотя — не все. Лодырей хватает. Ну, никто их даром кормить не собирается. Как потопаешь, так и полопаешь.
Хорошо, что в каюте довольно тепло, а не японская холодрыга. Ночью хоть нормально выспаться можно, а не за жаровней следить…
Я не торопясь разложил свои вещи. За иллюминатором уже темнело. Небо было затянуто тучами и звёздочек, божьих лампадок, не было видно.
Так, на ужин зовут. Ну что, отведаем союзнической кухни.
Глава 26 Ужин, он же обед
Кают-компания, где для русских офицеров накрыли ужин, произвела на меня приятное впечатление. Сказать плохого нечего — чисто и уютно.
Французские блюда, французская речь…
Сервировку стола производили аннамиты, а наблюдал за всем этим действом француз-метрдотель. Ещё и с помощником. Они же следили и за порядком при обносе кушаний.
Ну, не война, а просто курорт какой-то. А где-то в это время рвутся снаряды, льется кровь…
Я отогнал от себя грустные мысли и принялся за то, что стояло на столе передо мной. Корить мне себя было не за что. Будем кушать, пока угощают.
Это для нас — ужин, а у принимающей стороны как бы и обед.
Прежде всего, нам был предложен аперитив. Тут даже можно было выбирать. Я остановился на белом вине с трудно произносимым названием. Оно, на мой взгляд, даже на немецкое смахивало. Кто-то из наших предпочел анисовую настойку, иные выбрали мускатные сладкие вина. Ну, кому что нравится.
Антре, по-нашему — первое блюдо, было предложено в виде лукового супа. В моей тарелке оказалось много-много обжаренного и томленого в сливочном масле лука, наижирнейший бульон, а сверху — гренки, покрытые расплавленным сыром.
Ничего так, калорийно…
Далее последовали улитки в соусе по-бургундски. Чеснока в данный соус не жалея добавили. Ну, это не хуже. Чеснок в зимнее время никогда лишним не бывает.
Поедание улиток первоначально вызвало у меня некоторые затруднения, но потом я приноровился.
На антре были ещё и вареные мидии, но я их как-то не очень.
Еда запивалась вином. Тут я не опростоволосился, помня уроки, что преподнёс мне ещё в плену князь. Про что мы тогда с ним не переговорили… Времени на это было очень даже предостаточно.
Ежели ты на аперитив выпил одно вино, то с едой надо пить уже совсем другое, а не то же. Не гоже обижать хозяев, у французов такие правила. Да, и с багетом осторожнее надо быть — на антре прием пищи не заканчивается.
Французы просто расстарались. Предложение главного блюда опять же предполагало разнообразие — или рамп стейк средней прожарки под соусом рокфор, или бланкет из телятины à l’ancienne, или кролик в горчичном соусе, или тушеная с розмарином ножка ягненка…
Это куда я попал?
Впрочем, далее явно такого не предвидится, это в первый день французы просто решили шибануть нам по мозгам.
Может и петух в вине будет?
Название этого блюда, кстати, звучит весьма знакомо — «кокован».
Мля…
Ещё и десерт…
Крем-брюле, фондан, профитроли, тирамису, шоколадный мусс, сыр…
А, мороженое где? Хочу мороженого!
