раскрыл объятья, но Алек суховато протянул ему руку.
— Что ж, я тоже рад, проходите, чувствуйте себя как… в гостях.
Алек провел их в свой кабинет, заварил чай, достал с полки коробку с изрядно подсохшим овсяным печеньем.
— Да, неожиданная встреча, — начал Майкл. — А что же ты не признался еще тогда, в гостинице? Мы бы посидели, выпили, повспоминали юность… Хотя нас объединяют грустные воспоминания. Помнишь, Мара, я обещал рассказать тебе, как вывихнул ногу в первый раз?
— Да.
— Так вот. Мы все тогда были молодыми, студентами, знаешь, сил много, жизненного опыта мало, хотелось какого-то драйва, жизнь казалась слишком размеренной и скучной. Началось все с кружка чтения. Читали всяких древних философов, писателей, прочитали несколько антиутопий, стали обсуждать, и знаешь, нам вдруг показалось, что мы тоже живем в антиутопии. Что свободы мало, что за нас как будто всё выбирают, а тут еще закон новый приняли о создании единой базы ДНК всех граждан Уэя. Нам это не понравилось! Речь шла, как нам показалось, уже не о безопасности граждан, а о возможной искусственной селекции. Правда, потом правительство специально прописало в законе пункт о запрете селекции, но это было уже после нашего выступления. И после не значит вследствие, но тем не менее. В общем, мы создали тайную организацию, куда входили студенты разных факультетов и другие сочувствующие, и решили провести массовую акцию протеста, чтобы «открыть глаза» нашим гражданам.
— Да, да, какая ирония, — вмешался Алек, — Майкл Трэмсон, всегда и во всем лучший, первый ученик, стипендиат, спортсмен! И вдруг взбунтовался, свободы ему, видите ли, захотелось! Где же ты был, когда мы все вышли на площадь? Наш юный гений, громче всех кричавший про свободу и права человека, струсил.
— Неправда! Ты же знаешь, что накануне того злополучного дня я участвовал в соревнованиях по прыжкам и очень сильно вывихнул ногу. Я просто не мог ходить!
— Ну, конечно! Какое несчастье — ножку повредил! Даже свои поражения ты умел превращать в победы. Когда всех зачинщиков акции протеста арестовали, ты оказался ни при чем. А нас приговорили к высылке на остров Оу, навечно.
— Но я же поехал вместе со всеми!
— Поехал. Но по своей воле, а не под конвоем. И у тебя всегда было право вернуться. Ты не знаешь, что значит «без права на возвращение»! За одну глупую выходку, придуманную тобой, мы расплачивались всю жизнь на этом проклятом острове!
— Не я один это придумал. И я расплачивался за случившееся вместе со всеми. Кроме того, многие впоследствии подали прошение о помиловании, и им в конце концов разрешили вернуться. Ты бы тоже мог, но нет, ты же слишком горд для этого, Алек. Лучше же ненавидеть и проклинать весь белый свет, как этакий Каин или Манфред.
— Не в этом дело. Я не собирался возвращаться.
— Да и я бы не уехал с Оу, если бы не ты! Ты же сам меня уговорил, буквально насильно впихнул на паром, а теперь упрекаешь! Да, я оказался слабее, чем думал, но…
— Ты всегда был слабаком, Майкл! Слабаком и трусом! За что только Анабэль любила тебя? Ты не смог даже вернуть девушку, которую любил больше жизни, как ты говорил!
— Я пытался ее найти, ты же знаешь, мы ведь вместе ходили, расспрашивали у надежных людей, даже нашли одну из вилл ее отца в пригороде Шарна, но там никого не было, кроме прислуги. И прислуга сказала, что молодая хозяйка вышла замуж и отправилась погостить к родителям мужа, куда-то вглубь острова.
— И ты тут же скис. Она вышла замуж, ах, какая трагедия! Хороший повод, чтобы уйти в запой и отказаться от непосильной для тебя задачи!
— Но что я еще мог сделать?!
— Ты — ничего.
— В каком это смысле?
— А в таком. Ты трус и неудачник, Майкл. Когда я погрузил твое бренное тело на паром, я почувствовал такое облегчение, такую радость! Теперь я знал, что мне делать. Я бросил работу в порту и через одного знакомого наркоторговца устроился работать курьером в одну из фирм Хосе (мужа Анабель), через год дослужился до старшего курьера, мне стали доверять важные поручения. Еще через год Хосе понадобился новый личный шофер, и я устроил так, чтобы ему порекомендовали меня. Так я получил возможность видеть Анабэль, женщину, которую я любил больше всего на свете.
— Ты любил?!
— Я. Я полюбил ее с первого взгляда, с того вечера, когда она внезапно появилась у нашего костра на берегу. Она замерзла и хотела немного обогреться. И я накинул свою рубашку ей на плечи. А ты даже не подвинулся, чтобы уступить ей местечко получше. И все равно она выбрала тебя! Почему?!
— Подумать только! Анабэль многим нравилась, она была очень красивая, но я и вообразить не мог, что ты был в нее влюблен…
— Ты был моим другом, а она выбрала тебя, везунчика Майкла, всегда выходящего сухим из воды… Ты даже не любил ее по-настоящему! Ты бы не смог пройти через то, через что прошел я ради нее. Однажды Хосе поручил мне отвезти его жену в город. Пока мы ехали, я рассказал Анабэль все. Как разрушили колонию хиппи, как мы с тобой отправились в Шарн, как работали на погрузчиках в порту, как искали ее повсюду, как узнали, что она вышла замуж, и наконец, как я отправил тебя домой на Уэй, а сам остался, чтобы найти ее, и вот — нашел. Она все еще любила тебя! Знаешь, о чем она меня попросила? Чтобы я скорее дал тебе знать, что нашел ее, чтобы ты приехал и забрал ее. Святая простота! Она думала, что я нашел ее для тебя, как настоящий верный друг, этакий Санчо Панса…
— Предатель! Ты ведь мог мне сообщить, я бы приехал!
— Ну, конечно! Ты бы приехал! Предатель здесь только ты, бросивший своих друзей, оставивший девушку, которая тебя любила. Ты ведь и сам мог вернуться на Оу и еще раз попытаться ее найти, что тебе мешало? Но ты не вернулся.
— Я хотел, но…
— Мы ждали тебя больше года. Точнее, Анабэль ждала. Она верила, что ты приедешь и спасешь ее. Я тянул время, всячески стараясь при этом заслужить ее доверие, ее признательность. Она говорила со мной о тебе, я стал для нее чем-то вроде лучшей подруги, которой можно доверить все секреты. Я опекал ее как мать и отец вместе взятые, исполнял все ее прихоти и капризы, утешал, когда муж обижал ее. Хосе был ужасным
